Приглашение госпитальера

Это был стандартный для Синей Долины городишко. В центре его возвышалась стеклянная башня в форме уступчатой пирамиды высотой метров сорок - в ней по местной традиции располагались все административные, коммерческие, финансовые структуры, обеспечивающие существование населенного пункта. На вершине пирамиды возвышался цветок с тонкими металлическими лепестками - устаревшая система эфирной и радиосвязи. Перед пирамидой стояла замысловатая стальная скульптура, в основу которой был вписан двеннадцатиугольник.

От пирамиды расходилось двенадцать лучей главных улиц. Заблудиться тут при всем желании было проблематично.

Здесь жило не более пятнадцати-шестнадцати тысяч человек. Уютные, из бетона и дерева особнячки всем своим видом воплощали представления о глубокой провинции. Два причудливых строения с изменяющейся геометрией, сделанные из нестабильного биокерамита - явно следствие контактов с Московией, дыхание современной цивилизации, смотрелись здесь инородными, совершенно лишними.

Вантхолл просто обязан был нравиться тем, кто решит посетить его. Спокойствие и умиротворенность обосновались здесь, как еще недавно казалось, на века. В нем приятно и неторопливо текла жизнь. Текла еще недавно... Сегодня же он был "заморожен".

- Господи... Господи, - только и повторял госпитальер, чья душа тяжелела от смрадного страха и давящего ощущения безысходности.

Одно дело раз за разом просматривать видеокадры, пусть даже сделанные с помощью самой совершенной стереоаппаратуры, дающей полной эффект присутствия, и совсем другое - видеть все своими глазами. И участвовать в страшном представлении.

Московитяне шли по "замерзшим" широким улицам, уютным скверам и паркам. И казалось, что все происходит в жутком сне...

Люди, люди, люди. Они были везде. Некоторые прилегли прямо на зеленый газон или на лавку. Другие "замерзли" в мобилях. Парень с девушкой сидели на траве в парке с бьющим из мраморного плена вверх фонтаном в сквере с яркими цветами и широколиственными деревьями, прислонившись спиной к гранитной розетке с желтыми тюльпанами. Глаза их были закрыты. На щеках играл здоровый румянец. Они будто спали. Но это был не сон. Не было дыхания.

Тела... Тела. Тела... Сомов насмотрелся немало за свою беспокойную жизнь. Он видел страшные эпидемии и войны, разбитые корабли и рухнувшие пассажирские платформы. Он должен был привыкнуть ко всему. Но все равно сейчас в его душе оживал первобытный ужас. Больше всего хотелось превратиться в испуганное животное, бежать, спрятаться в норе и дрожать, ощущая, как пулеметом стрекочет в груди сердце и туго бьет в висках кровь.

- Как думаешь, они живые? - спросил Филатов, останавливаясь около пузатого торговца с длинной бородой, прикорнувшего на стуле рядом с контейнером с мороженым.

- Живые, - сдавленно произнес Сомов.

- Почему?

- Я специалист по живым. Я чувствую, в них есть жизнь. Ужас, то прятавшийся в глубине сознания госпитальера, то пытавшийся подняться на поверхность, напоминал о себе постоянно и не давал потерять психологическую сцепку с окружающей действительностью. Да, он придавал совершенно фантастическому ирреальному зрелищу реальность. Ужас бывает только там, где еще есть жизнь.

- Они спят?

- Не знаю, - Сомов протянул мелко дрожащую руку и коснулся руки мороженщика. Она была теплая, чуть теплее человеческого тела, и совершенно гладкая на ощупь. У госпитальера возникло ощущение, что его ладонь скользит не по коже человека, а по гладкому льду. И белоснежная куртка мороженщика была такой же наощупь.

Этот простой жест вернул госпитальеру самообладание. Он профессионально собрался. В нем просыпался вновь ученый, исследователь.

Вытащив мономолекулярный нож, с легкостью рассекающий сталь, он провел по поверхности кожи. По идее, узкий кусочек кожи должен был опасть лепестком, и показаться капля крови. Но ничего не произошло. Так и должно было быть.

Сомов видел кадры, как в руках хирурга при попытке надрезать кожный покров "замерзшего" развалился, будто сделанный из стекла, виброскальпель. "Замороженную" плоть никаким механическим воздействием не взять. Лазер, скальпель, вибронож - бесполезны. Мономолекулярный резак тоже бесполезен. Так же как и эфирный пробойник. Это могло означать одно - сама материя претерпела невероятные изменения и превратилось в нечто такое, чему не может дать описания современная наука.

- Пошли, - кивнул Филатов.

Они шагали по мертвому городу, как герои сказок по заколдованному замку. Шаги четко звучали в тишине, которую хотелось расколоть вдребезги криком или выстрелом. В тишину вплетались чужие, но отлично дополняющие ее звуки - стук сердец, отдаленный шум падающей воды и дыхание ветра, шуршащего для забавы разбросанными газетами.

Здесь было одиноко, как в Космосе.

Друзья вышли на круглую площадь, на которой стояли с десяток красных, горбатых, малолитражных автомобилей с надписью "такси".