Тезисы были весьма спорные, и, возможно, несколько наивные. Марнье не потрудился их качественно обосновать. Впрочем, его интересовали религии прошлого, а там – сплошные домыслы, мифы, чудеса. Для моих исследований чудеса не годились. А вот высказанная Марнье вера в людей понравилась. Это очень перекликалось с моими собственными представлениями о психологическом ресурсе личности, которая способна идти к самосовершенствованию через боль. Я был почти уверен, что трудности закаляют характер, делают человека еще более человечным. Но в моем благополучном мире трудностей не было, а боль не приветствовалась. Любые психологические затруднения моментально корректировались, человека быстро выводили из подавленного состояния – во благо личности. Следовало ли из этого то, что человечество достигло апогея развития и теперь катится в пропасть вырождения? Возможно. Но доказательств тоже не было, они остались в неизвестном прошлом.
Мысли были тоскливыми и какими-то тягуче-безнадежными. Пытаясь отделаться от них, я снова стал размышлять о возможном контакте с информатором – об этом думать было как-то веселее, словно появлялся проблеск надежды.
Если бы была возможность наблюдать развитие отношений хотя бы в одной бизнес-паре, я бы многое понял. Мне страстно хотелось проследить весь временной отрезок развития таких отношений – от слияния до разрыва. Как это происходило? Кто делал первый шаг в лучшую или худшую сторону? Какие они, люди двадцать первого века? Может, именно слабые партнеры и были теми людьми, которые, испытав на себе предательство друзей и близких, поднимались после жестокого падения и заново выстраивали собственную систему ценностей? А, может, наоборот, они становились такими же – жестокими, бездушными, выгоревшими? По крайней мере, такие исследования могли бы дать толчок совершенно эксклюзивному направлению. И тогда – новый успех, новая слава, новые поклонники.
Да, люди на Земле жили предельно спокойно, но любопытство так и осталось одной из самых сильных человеческих эмоций, и его необходимо было удовлетворять постоянно. Мой ресурс закончился, я скоро не смогу быть эффективным и интересным. Меня забудут.
Я нервно смял бумажную салфетку – она нарушила совершенство сервировки стола. Тут же подкатился робот, и салфетка бесследно исчезла в его щупальцах.
Я покинул кафе и медленно побрел вдоль Москвы-реки. Люди вокруг были веселы, беззаботны, счастливы – как могут быть счастливы те, кто абсолютно уверен в завтрашнем дне. Я пытался проникнуться всеобщим настроением праздности, но не получалось – картинка казалась искусственной, будто меня поместили в голограмму. Я искренне позавидовал молодежи и туристам, сожалея о том, что давно не испытывал чувства такого всепоглощающего счастья, незамутненного деловыми целями. Неужели у меня наступила биологическая старость, несмотря на все достижения медицины? Может, у мозга действительно есть свой собственный ресурс блаженства, и умению радоваться отведено особое место где-то в далекой молодости, когда человек похож глупого на щенка, которого выпустили порезвиться на зеленой травке?
Остановившись у парапета, я стал смотреть на воду. До беззаботной радости мне было так же далеко, как до противоположного берега широкой реки, по которой сновали самоходные прогулочные лодки. Подумалось, что эмоции – это тоже физический орган, как мышцы и связки, их надо тренировать постоянно. Невозможно находиться в состоянии счастливого спокойствия из года в год. Человеку хотя бы иногда необходимо переживать периоды эмоциональных неудач, чтобы потом особенно остро чувствовать себя счастливыми. То счастье, в котором постоянно пребывали земляне, давно стало скудным – людей бережно, под руки, проводили через все мнимые опасности, не позволяя самостоятельно принимать решения. И я, профессор Камиль Алари, сделал для этого все возможное – именно для блага людей. И вот теперь, когда достигнут такой блестящий результат, я стал сомневаться. А правильный ли это был путь? И не заведет ли он нас всех в окончательный тупик?
Боковым зрением я отметил расположившуюся на лавочках группу студентов, они что-то оживленно обсуждали. Казалось, что в центре их дискуссии – мировая проблема, и решить ее надо было срочно. Я напряженно улыбнулся, почувствовав укол зависти. «До чего ты докатился, профессор, завидуешь студентам? А как же преимущества возраста, опыт, снисходительность к молодым? Симптомы выгорания налицо. Надо срочно что-то предпринимать, иначе тебя скоро отправят на принудительную коррекцию».
Внезапно среди студентов произошло какое-то движение, они замолчали, стали с любопытством поглядывать в мою сторону. «Узнали, надо уходить», – мысль была равнодушной, какой-то пустой. И… я не двинулся с места. Течение реки завораживало. Хотелось раствориться в нем, забыть о проблеме, стать таким же бессмысленным и текучим, как эта тяжелая вода.