Приговорённые к счастью

Девушка и ещё один юноша, стоявший с ней рука об руку, явно были новоприбывшие. Они то и дело трогали лицо, волосы, тело, с недоумением осматривали себя, с боязнью оглядывались по сторонам, всматривались в окружающие их лица и таращились друг на друга – по-видимому, ещё не привыкли или не верили, что живы, как прежде. И ещё Бальтазар заметил, как девушка с застывшими в глазах слезами оглаживает живот, будто желая что-то нащупать. Его и без того плохое настроение, подпорченное выкрутасами Фомы, покатилось вниз. Он глянул на Румана. «Действительно, остаться бы здесь да посмотреть, как сотрут улыбочку с твоей физиономии. Когда за тебя, мерзавца, всерьёз возьмутся, наверное, бросишь ухмыляться…»

Бальтазар дёрнул головой, прогоняя мрачные картины, и взял себя в руки. Его сильно тревожила озорная наглость Румана. Ведь тот знает, что его ждёт: эти вилы, проволока с закорючками… Привыкнуть к такому невозможно, каждый раз как заново. И такое равнодушие?! Неужто?..

– Вы принимали наркотики? – строго спросил он Румана.

Тот хмыкнул.

Предводитель выпучил глаза.

– Что? Опять? Не засчитаем! – Он оглянулся. – Пан Дубовский! Вы с паном Войциком должны были проверить!

– Чистый как стёклышко, – крикнул в ответ один с вилами в руках. Закинув вилы на плечо, он отправился к ним. – Ещё на входе мы с паном Войциком его просветили. Чистый. И чтобы ничего не пронёс, тоже проверили, – подойдя, успокоил он пана предводителя. – Гжегож, да он выделывается.

– А-а! Ну это пусть, пусть… – удовлетворённо пробормотал предводитель пан Гжегож. – Пан Томаш, ты вилами сильно не маши, поцарапаешь раньше времени.

Подошёл другой с вилами и тоже потыкал ими Руману в лицо. Селяне вокруг засмеялись.

Бальтазар, обеспокоенно посмотрев на летающие перед Руманом вилы пана Томаша Дубовского и второго, перевёл взгляд на новеньких. Юноша уже несколько раз приложился к поднесённой ему чаше – отхлёбывал жадно, неотрывно глядя на Румана. Раскрасневшееся лицо юноши, полное сосредоточенной злой решимости, не оставляло сомнения в употреблённом напитке. Перепуганная девушка тоже отпила глоток, другой, и её страх будто бы немного развеялся.

Обличительная речь, за которую снова взялся пан Гжегож, набирала обороты.

– …Всё хихикаешь и лыбишься? Весело тебе? Да как ты смеешь улыбаться своим грязным ртом? Решил, что в последний раз здесь? Ошибаешься…

Если судилище начнётся, их уже не остановить, подумал Бальтазар. Это будет катастрофа и его поражение.

Он вскинул руку.

– Чего вам?! – раздражённо спросил предводитель.

– Вас должны были предупредить, – промямлил обескураженный Бальтазар и добавил в сердцах: – Требую немедленно остановиться!

– Что?.. – не поверив услышанному, спросил предводитель. – Так вы из добреньких? Может, ещё нас и осуждаете? – Губы его затряслись. – А где же вы были, добренькие, когда мою дочь… у меня на глазах… – Он говорил отрывисто, хватая воздух ртом. – Может, нам простить и забыть, как вы хотите? Забыть эту боль, что жжёт изнутри до сих пор? А если мы не хотим ничего забывать? А хотим отомстить, вернуть ему наши страдания? Верно, ребята?!

Предводитель, кипя от злости, огляделся в поисках поддержки. Толпа одобрительно загудела.

Пан Гжегож подступил к Бальтазару.

– И что прикажете делать? Соизволите нам остаться неотмщёнными? Разрешите нам этим мучиться, вы, защитничек?! – вскричал он. – Не бывать этому!

– Не бывать! – послышались вокруг гневные голоса.

У Бальтазара голова пошла кру́гом. Пропало дело! Руман, тоже почувствовав скорую развязку, весь подобрался, сел на корточки и сунул руку в стог сена, видимо, со страха потянувшись за оружием, пусть и совершенно бесполезным. Их взгляды пересеклись, и тот подмигнул. Никакого страха! Он откровенно забавлялся, с неизменной кривой ухмылочкой угрюмо оглядывая сборище. И это не отчаянная смелость, можно быть уверенным (всё-таки кое-что на его счёт Бальтазар себе уяснил). Так что же тогда? Что за козыри у него?

Всё пошло наперекосяк. А вдруг они сейчас же и начнут?

– Я вас не осуждаю! – выкрикнул Бальтазар, загородив собой Румана.

Крики затихли, по толпе пошёл возмущённый ропот.

Бальтазар шагнул к предводителю, подхватил под руку и попросил отойти в сторону. Тот нехотя соизволил. Руман с любопытством глазел на них, не забывая поглядывать на других, презрительно морщиться и поплёвывать. Повернувшись к Руману спиной, Бальтазар достал жетон и сунул предводителю под нос.

– Пан полицейский… – ойкнул тот, округлив глаза. – Этот вас попом называл… Я и решил, что вы нанятый ксёндз нас отговаривать. Верно, был про вас уговор. Запамятовал.

– Я обязан доставить его на допрос, – отчеканил Бальтазар. – Поверьте, я это существо наизнанку выверну. Но об этом никому ни слова! Уверяю, я не собираюсь никак вам препятствовать и верну его… Делайте с ним, что хотите. Это ваше право.

Предводитель придирчиво на него посмотрел, оценивая правдивость услышанного. Затем почесал затылок, видимо, раздумывая, как бы половчее выкрутиться из неприятного положения.

Наконец развёл он руки в стороны: