Приговорённые к счастью

Бальтазар внимательно оглядел покои, но кота не обнаружил. Наверное, отключила его, устав от назойливого мяуканья и настырного требования внимания. И стены не перекрасила в грязный болотный или обугленный чёрный, не насыпала повсюду пепла – значит, и не думала, что заглянет. Видимо, решила, что он ушёл без неё.

Бальтазар прислушался, различив слабый плеск и журчание воды. Принимает ванну. Интересно, обычную для тела или ионный душ, нервишки пощекотать? Соблазн узнать оказался так велик, что ноги сами понесли Бальтазара вперёд. Ему чрезвычайно не нравилось то, что он задумал, но, видимо, недостаточно сильно, чтобы остановиться.

Вход в предбанник скрывался за жемчужным нитяным занавесом. Нанизанные чёрные и белые жемчужины складывались в изображение её глаз, с укором смотревших на незваного гостя. Жемчуг был настоящий, картина тоже: его подарок – её рукоделие.

Стараясь не шелестеть бусинами, он заглянул внутрь раздевалки: халат на деревянной вешалке, на полу тапочки с бубончиками, дверь в ванную комнату приоткрыта… У него перехватило дыхание. Он понимал, что должен немедленно уйти. Но зачем обе двери оказались приоткрыты? Неужто намеренно? Не может ли это быть приглашением? Вдруг она ждёт его?

«Куда я? Зачем я?» – стенал он про себя, потихоньку придвигаясь ближе вдоль яркой полоски света, сквозившей через дверную щель, весь в предвкушении чего-то небывалого, пускай и постыдного.

Полностью разоблачившись – и от одежды, и от тела, – Елизавета принимала ионный душ.

«Теперь-то всё видно», – пронеслась бессловесная мысль, сладкая, как запретный плод. Он обратился в один слух и зрение.

Прильнув плечом к стене у двери, он слушал мелодии её души: весёлый перезвон колокольчиков, скрипку и ещё что-то тихое и трогательное. Слаженно перепеваясь, они изливали переживаемые Елизаветой радость и счастье. Он любовался её душой: такая изящная, но при этом сложно скроенная, может быть, слегка запутанная… Но всё равно гармоничная. Цельное полотно с вытканной прекрасной картиной. Такая соблазнительная и страстная, такая живая – его Елизавета.

Её нагое тело, которое так часто будоражило совсем другие чувства Бальтазара, парило рядом с проёмом двери – только руку протяни. Едва осознавая, что и зачем делает, он вытянул руку и потрогал мягкую и тёплую плоть полной груди.

«Она же не видит, отвернувшись. И не почувствует, плескаясь в купели. Не её оскорбляю, себя…» – оправдывался он, впитывая из-под ладони ощущения гладкой и упругой кожи. Рука его в подчинении одуряющей страсти сама скользнула вниз к её изящно округлому бедру. Краска стыда заливала ему лицо, и это тоже было приятно. Поддавшись одному из тех похотливых желаний, что не раз его соблазняли, он ущипнул её телеса за мягкое место. Осмыслив содеянное и ужаснувшись, он убрал руку с её стройной ножки и опустил наполненные вожделением глаза: «Любовался душой, а закончил такой пошлостью! Довольно, уходи!»

Он бросил на свою любовь прощальный взгляд и вскрикнул: уродливая и свирепая грозовая туча заменила прекрасное создание. Сиявший радугами на гранях чище горного воздуха кристалл изувечился трещинами, растрескался на тусклые осколки. В оглушительной, потрясшей его тишине кошмарная старуха вперила в него глазные яблоки оголённой души, терзая себя ненавистью к нему, изламывая гармоничные напевы в устрашающую какофонию визга рвущихся наружу демонов. Это тоже была она – бедная, бедная Елизавета.

Застыв от ужаса, он не отводил взгляда от её глаз, боясь рассматривать беснующееся позади них безобразное животное, бесформенную жуть, стенавшую от отчаяния и боли. Как мог он не заметить пугающей тишины, сменившей мелодичное пение? Как долго грешил он рукой и глазами, пока она наблюдала за ним?

– Ты была божественна. Вся, – в смятении пробормотал Бальтазар.

– Поди прочь! – прошипел её голосом вдруг обнаруживший себя Бенедикт. Он дёргался к бесстыднику, но тут же замирал.

– Голову откушу! – завизжал кот своим голосом.

– Не тронь его, он недостоин, – презрительно произнесла Елизавета со стены.

Кот мирно уселся и ухмыльнулся ему во весь свой кошачий рот.

Облачившись в тело, Елизавета ступила на пол и со злым прищуром посмотрела на поникшего Бальтазара.

– Старый греховодник, – засмеялась она ему в лицо.

Тот, оглушённый стыдом, свесив голову, не заметил ни искорки смущения в её глазах, ни разлившегося по её щекам румянца. Бальтазар прикрыл за собой дверь, развернулся и ушёл, погоняемый ведьминым хохотом.

«Ну что ж, Фернандо, проказник и повеса, ты победил».

* * *