Приговорённые к совершенству

Закопав могилу и вновь замаскировав её хворостом, Иркат поспешил вернуться на место жертвоприношения — не последним. Ещё трое юношей, не сумев быстро сориентироваться в незнакомом лесу, вернулись пусть и ненамного, но позже его. Так что заподозрить, что Иркат занимался чем-то ещё, кроме раздачи мяса мелкому лесному народцу, ни у кого никаких оснований не было.

После совершённого человеческого жертвоприношения на рощу, в которой оно произошло, на три луны налагалось строгое табу — поэтому, искромсанное, полусъеденное тело колдуна оставив висеть на ветке, ведомые Иркатом двенадцать юношей направились к его шалашу. Ещё ночью решив, что ввиду близости к чужеземцам чересчур опасно просторную хижину Кайхара делать базовым лагерем, Иркат не то что бы базовым лагерем, но неким объединяющим центром предложил свой шалаш — с чем, таким образом лишний раз косвенно подтверждая его главенство, все, собравшиеся к тому времени юноши, охотно согласились.

Вот уже третий день подряд намечался не по-зимнему тёплым, в лучах поднявшегося из-за деревьев солнца дремали тринадцать голых, перемазанных кровью — а смывать с себя драгоценную жертвенную кровь не полагалось ни в коем случае — не выспавшихся, очень уставших за ночь мальчишек.

Пятеро из вновь прибывших рассредоточились по кустам, охраняя лагерь, а ещё семеро с восхищением рассматривали ни на что непохожие магические предметы, отчаянно завидуя тринадцати героям, не только захватившим такие диковинные трофеи, но, главное, съевшим могущественного чужеземного колдуна — и перенявшим тем самым значительную часть его грозной нездешней силы. Ах, если бы и им причаститься его чудодейственной плоти — увы! Осмелься даже кто-нибудь нарушить табу и проникни в заповедную рощу — глупей не придумаешь! Мёртвое человеческое мясо не имеет никакой волшебной силы. А просто для пропитания… они ведь не людоеды — как некоторые… из соседей Речных Людей. Приобщиться — другое дело…

Из отобранных у колдуна диковинных магических инструментов наибольшее внимание не участвовавших в жертвоприношении юношей привлекало, конечно, два: блестящий, удивительно острый и прочный (а его, разумеется, все опробовали) нож и (особенно!) нечто совсем непонятное — маленькое, круглое, тикающее, с защищёнными невидимой волшебной преградой двумя неподвижными и одной беспрерывно бегающей крохотными иголочками. Нет, Бранка их побери! И как только Иркату всего с тремя помощниками удалось пленить владевшего такими — наверняка страшно могущественными! — амулетами колдуна?! Не иначе — как при содействии Бранки! А может быть — и самого Увара!

Завороженные несравненной редкостью, мальчишки не сомневались, стоит через два, три дня подойти воинскому отряду, все изъятые у чужеземца магические ценности у них отберут — и ввиду скорой потери рассматривали их во все глаза. Затем, осмелев, стали осторожно брать в руки — дабы запомнить во всех подробностях. Нет, дотрагивались они до всего с великим трепетом, но… если что-то само собой двигается туда-сюда… и при этом вдруг начинает без огня светиться конец короткой блестящей палочки… а всякие выступы, шишечки и крючочки так и просят, чтобы их покрутили, прижали, попробовали оторвать… магия магией, но любопытство, присущее мальчишкам всех времён и народов… а Иркат и все, видевшие стан чужаков воочию, спят… и некому пресечь опасное любопытство… неудивительно, стало быть, что грянул гром.

У заинтересовавшегося самой большой и угрюмой с виду — из-за нелепости формы, тяжести и черноты — из отобранных у чужака диковинок, после того, как он, нечаянно надавив, сдвинул слегка какой-то маленький выступ, вдруг возникла идея, что заключённый в нечто петлеобразное крючковатый шпенёк тоже можно попробовать придавить — и он попробовал. (Сделав именно то, о чём несколько часов назад в безумной надежде избежать ужасной смерти и Христа, и Магомета отчаянно умолял Мирошниченко.)

Зловещее магическое приспособление со страшным грохотом, изрыгнув огонь, вырвалось из рук обомлевшего мальчишки и упало на землю. Вслед за этим на землю попадали все, стоящие на ногах. Спящие юноши — напротив: вскочили, будто подброшенные подземными жителями. Оцепеневший от страха «экспериментатор» долго не мог объяснить, что же всё-таки произошло — и только, как на смертельно ядовитую змею, указывал пальцем на неподвижно лежащий в сухой траве угрюмо-чёрный магический инструмент. Когда же к нему вернулся дар слова, то юноша первым делом стал изо всех сил оправдываться: он-де ничего с ужасным приспособлением пришельцев не делал, только держал в руках, ну, может быть, нечаянно потянул за крючковатый выступ, а до этого сама собой, он клянётся, сдвинулась маленькая шишечка, и вдруг — как загрохочет! Как заплюёт огнём! Как, саданув по пальцам и ударив в живот, рванётся из рук! Вот…