Приёмыши революции (СИ)

Алексей с величайшим почтением поставил икону в угол своего письменного стола, и минуту или две просто в благоговении смотрел на неё. В квартире доктора иконы если и были, то были в его комнате и кабинете, из гостиной же доктор перенёс даже картину, изображающую Тайную вечерю, чтобы ничем не смущать тех, кто другой веры. Кажется, сам доктор всё же был верующим, и иногда казалось, что глубоко верующим, однако редко давал к тому намёки, и религиозные темы в общих беседах поднимались вообще редко. Да, это было в копилку удивительных, невообразимых явлений нового, вставшего с ног на голову мира - что первую икону, которую он видел перед собой спустя почти месяц после отъезда из Екатеринбурга, ему подарила еврейка! Та душевная простота, с которой она сделала то, что не могло б быть обыкновенным для человека её веры, вызывала непреходящее удивление, и Алексей долго размышлял над смыслом её поступка - ведь она могла, в самом деле, подарить и что-нибудь иное. Возможно, она попросту не придавала христианским святыням такого уж большого смысла, оценивая их так же, как люди оценивают картины и сувениры, а возможно, главным для неё было то, что такой дар будет иметь ценность для него, и при этом не важно, насколько это было чуждо её духу. Впрочем, непременно ли чуждо? Алексей находился в сильном затруднении, потому что никак не мог бы воспринимать своих новых товарищей как совершенно чуждых и противных христианству, ведь они были добры, а доброта была для него до сих пор неразрывно связана с христианством, и в большей мере с христианством православным. Он долго не мог осознать даже того, что вот они и есть те самые, кого называют этим самым обидным словом «жиды», прежде за этим словом он никогда не мог видеть человеческих лиц, это была какая-то тёмная, невнятная зловредная сила, стихийно враждебная всему правильному, подлинному, христианскому, возможно, враждебная даже не по своей злой воле, а ввиду особого влияния на неё врага рода человеческого. Он прекрасно помнил истоки, начало этого влияния, это было прекрасно описано в Евангелии. Однако он решительно не видел никакого подобного влияния в Леви, Ицхаке и Миреле, и если б мог видеть такое влияние в Якове Михайловиче (хотя это было б не вполне верно, ведь он сам говорил, что был крещён, хоть и не в православную веру), то следовало в той же мере признать это влияние и в его подручных, людях совершенно русских, и в господине Никольском, национальности которого он не знал, однако она совершенно точно не была еврейской. И он не видел ничего кощунственного в том, чтобы называть Миреле про себя ангелом, потому что именно им она, всегда являвшая чистейший образец доброты, предупредительности и самообладания, в его глазах и была. Ему очень нравилась ровность её характера, уравновешивавшая чувствительность и эмоциональность Леви и некоторую резкость Ицхака, которая, впрочем, так же не травмировала его, так как за ней он хорошо видел борьбу горячности его собственной натуры с необходимостью всегда владеть собой, будучи поддержкой больному брату, за которого, хоть и был значительно младше, он чувствовал ответственность. Вспомнилось, как как-то раз, было ему лет восемь, размышляя об очередном уроке Закона Божьего, он спросил Марию, больше рассуждая вслух, почему же столько людей на земле исповедуют какую-либо другую веру.

- Вероятно, потому, что они воспитаны так, - отвечала Мария, - и следуют законам своих предков и государства, в котором живут.

- Почему же они живут по таким несчастным и несправедливым законам?

- Ну, нельзя сказать, чтоб они были непременно несправедливы и несчастны. Каждый народ Господь ведёт своим путём, это забота их государей, а не наша.

Алексей тогда вечером молился о том, чтоб Господь привёл эти народы, в особенности языческие, к свету истинной веры, ведь не может быть такого, чтобы Господу была угодна погибель стольких душ, невиновных в том, что случилось им родиться на языческой земле. Вслед за этим вспомнилось, как, было это уже в Тобольске, один из солдат, охранявший их во время прогулки, позволил себе резкое высказывание по поводу религиозности царственной семьи, говоря, что религиозность их имеет формы фанатизма и они всё мерят мерками религии. Алексей возразил, что хотя вера, действительно, имеет для них важнейшее значение, они всегда уважали взгляды, отличные от их собственных.

- Ну да, конечно, - ответил солдат, - это у царей всегда. Взгляды людей влиятельных, чем-либо им полезных - иностранных лекарей или специалистов, или королей других стран - они уважают, а то ведь иначе кто будет уважать их? А с людом попроще не церемонятся.