Приют гнева и снов

Небо розово-фиолетового оттенка, воздух сладок, от ароматов левкоя и сена кружится голова.

С террасы доносятся голоса. Это Имоджен. Она проходит через французские окна, голова запрокинута от смеха, ее распущенные каштановые волосы переливаются на спине. Я отступаю в тень кустарника. Она не одна. Я ожидаю увидеть того мерзкого доктора, но это не он. Это Гарри. Он держит сигарету. Сжимает ее длинными пальцами, подносит к губам.

Они тихо переговариваются, сблизив головы. Она откидывает голову каждый раз, когда смеется, обнажая белую шею. Почему они стоят так близко друг к другу? Почему он смотрит на эту шею точно таким же голодным взглядом, каким он смотрел на меня?

Лучше мне пойти на болото, посмотреть на летучих мышей, пролетающих над водой.

Ее рука ложится на его плечо, скользит ниже. В этом ведь нет ничего страшного, правда? Это ведь совершенно нормально, абсолютно пристойно.

Он отступает от нее.

Да, любовь моя, еще один шаг назад. Еще один.

Она ловит его за руку. Притягивает его ближе, еще ближе, слишком близко.

Ее рука скользит по его затылку.

Отойди от нее, любовь моя.

Она целует его так же, как я, – в губы. Все дольше и дольше, и вот его руки смыкаются вокруг нее и глаза закрываются. Нет-нет, это какая-то ошибка. Это все игра света, он не может целовать ее – только не ее и не так. Нет, это просто обман зрения.

А! Она идет обратно в дом. Уходит внутрь, подальше от него. Сейчас он пойдет на болото, и, возможно, мы еще вместе посмеемся над моим заблуждением.

Она останавливается, бросает кокетливую улыбку через плечо.

Склоняет голову в сторону дома. Нет, тут не может быть ошибки. Она зовет его за собой, словно тянет собаку на поводке.

Он не идет. Он замер с недокуренной сигаретой в руке.

Конечно же, он не последует за ней. Он любит меня, пусть даже и не говорит этого. Она ему не нравится, мне он не разрешает даже заговорить о ней.

Наверняка я ошиблась. В конце концов, уже почти стемнело, и они довольно далеко от меня. Это все обман зрения, или мой разум, или сам дьявол спутал мысли как ему вздумалось.

Гарри смотрит ей вслед. Вдруг он кажется мне беспомощным, как застывший в растерянности мальчишка.

Он сам не замечает, как роняет сигарету и она укатывается. Он поворачивается к дому.

Я должна остановить его. Я шагаю к нему.

– Гарри, – шепчу я.

Он уходит через французские окна. За ней.

Я возвращаюсь в дом, прохожу через входную дверь и останавливаюсь в прихожей. Тусклый свет просачивается через окно наверху. В темноте копошатся какие-то существа. Имоджен играет на фортепиано. «Ее красота ушла с молотка за златом набитый кошель… – поет она. – Птичка-певунья в золотой клетке…»

Игра обрывается и раздается грохот, будто кто-то захлопнул крышку. Холодный и влажный воздух липнет к коже.

Он сейчас в ее комнате? Я представляю, как она берет его за руку, ведет к постели. Неужели он охотно подчиняется ей? Думает ли он обо мне, когда его прекрасное тело переплетается с ее? Приникает ли его горячий рот к ее груди, животу, бедрам? Говорит ли он ей, что она прекрасна, двигаясь внутри нее? Вскрикивает ли, когда наконец не может сдерживаться?

Нет. Нет, он не может так поступить. Только не с ней.

Я задерживаю дыхание, пытаясь расслышать знакомый крик.

Маятник раскачивается взад-вперед, взад-вперед. Тик-так.

Тик-так.

Вот. Вот он. Этот крик.