Приют контрабандиста

Обернувшись, я бросила прощальный взгляд на меандр Арды. Поняла, что хочу оказаться там, на галечном пляже: лежать на полотенце, изучать открытку «я таджика», ковырять загадки Смирнова и фантазировать, как мы однажды доберёмся до его сундука, – наслаждаться предвкушением, – однако от пещер держаться подальше и уж точно не набиваться в первопроходцы рудничного лабиринта. Справившись с мимолётной слабостью, я нагнала Настю и тут же увязла в грязи.

Оба проёма, разделённые скальной переносицей, вели в единый сумрачный предбанник, откуда открывалась галерея погружённой во мрак штольни. Предбанник был по щиколотку залит дурно пахнущей глинистой массой. Я возблагодарила Вихру, выдавшую нам сапоги, за предусмотрительность и обратила внимание, что оставляю за собой глубокие следы-ямки. Подобных ямок было множество, словно здесь всю ночь в нерешительности топтался целый отряд охотников за сокровищами. Я не успела толком испугаться, что Глеб с сообщниками нас опередил, когда Гаммер, ушедший вперёд, вдруг сказал:

– Осторожней!

Я подумала, что Гаммер призывает осторожнее шагать через предбанник, чтобы не провалиться в грязь там, где она скрывает выбоину в полу. В сомнении замедлилась и – вскрикнула: увидела, как из галереи мне навстречу идёт нечто злое и потустороннее. Ноги подкосились, и я бы непременно плюхнулась в грязюку, но мгновением позже страшный призрак подземелья шагнул в полосу солнечного света, и я поняла, что вижу самую обычную корову. Не знаю, зачем она забралась в штольню. Уж точно не в поисках сокровищ.

Из тьмы вырвались ещё две коровы. Я сообразила, что они прятались от уличной жары и, смущённые появлением незнакомцев, предпочли вернуться на дорогу – выскочили через левый проём, протяжным «му-у!» огласили своё негодование.

Настя наверняка перетрусила не меньше, но испуга ничем не выдала и теперь подшучивала надо мной. Жалела, что никто не догадался записать на камеру мой исполненный ужаса вскрик и последующее появление безобидной бурёнки. Я возразила, что бурёнка, судя по мощным рогам, попалась не такая уж безобидная.

– И вообще. Это был не испуг, а удивление!

Настин смех отчасти разогнал тревогу. Маджаровский рудник показался чуть менее зловещим. Поторопившись за Вихрой и Гаммером, мы перебрались из предбанника в галерею. Включили на касках фонари. Увидели, что галерея тоже залита истоптанной грязью. Ну, теперь я хотя бы знала, кто её истоптал. Если тут и были следы охотников, различить их не удалось.

Поначалу я шла осторожно. Держалась возле стены, шагала по подсохшим колдобинам, но вскоре утомилась и по примеру Насти принялась вовсю хлюпать по грязи, не слишком разбирая, куда ставлю ногу. Грязь, причмокивая, норовила стянуть то один, то другой сапог, но я приноровилась ловко высвобождать их и затем делать как можно более широкий шаг. Пошутила, что Глебу тут пришлось бы выстилать путь дощечками, чтобы не запачкать начищенные ботинки и выглаженные брюки. Настя хихикнула, а потом мы обернулись и, выключив фонари, позади не разглядели ни намёка на солнечный свет. Штольня, изогнувшись, скрыла от нас внешний мир. Шутить расхотелось, и мы нагнали Вихру с Гаммером.

Стены и потолок бугрились, при свете налобников казались серыми, будто запылёнными. Я догадывалась, что горная выработка не будет облицована кафелем, но мне рисовался более ухоженный горизонт вроде тех, что я видела уж не помню в каких фильмах, – с ровненьким сводчатым потолком, гладкими бетонными стенами и не менее гладким бетонным полом, а тут… Не штольня, а какая-то нора, к тому же вырытая наспех, без особого тщания. Ну, ширины галереи хватало, чтобы идти парами, и на том спасибо.

В левой стене обозначилось первое ответвление. Закупоренное каменной трухой, оно представилось малым гротом, и лишь благодаря старенькой крепёжной раме удалось понять, что раньше здесь открывался проход в соседнюю галерею или даже спуск к ближайшему штреку. Когда раму установили, она распространяла смолистый запах и радовала глаз светло-коричневыми оттенками древесины, а сейчас прогнила, потемнела и утонула в общей шахтной серости.

Пока мы с Настей фотографировали изуродованную крепь – стойки разломились, и верхняя балка давно бы рухнула, но держалась, подпёртая глыбами обвала, – Вихра достала тетрадку и быстренько отметила тупиковое ответвление. Сама придумала зарисовывать наш путь. Набрасывала основные изгибы штольни, чтобы позже сравнить получившийся маршрут с картой и вычислить, по какой из двух чернильных многоножек мы продвигаемся.