Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками

Толстощекая девушка оказалась школьницей, осужденной за преступление. Она не объяснила, за что ее осудили, а Сотус спрашивать не стал. Ему было только известно, что окружной суд Лумиса приговорил ее к пятидесяти часам общения с ним. Поначалу этот срок казался ему безрадостным океаном времени. Столько часов Сотус не желал бы провести даже наедине с собой, не говоря уже о постороннем человеке. Но вскоре уже не мог без нее обходиться: ему хотелось, чтобы девушка постоянно находилась рядом, как зеркало у его соседки, которое ей прописали врачи, чтобы она не забыла, как выглядит ее лицо.

Постепенно на Сотуса нахлынули воспоминания, яркие и беспорядочные, словно он пришел на вечеринку, где полно незнакомых людей. Ночью он лежал без сна, блуждая по длинным коридорам своей памяти и мечтая о девичьих руках и мягких податливых губах.

К приходу девушки Сотус старался навести на барже порядок. Неудивительно, что он пришел в ярость, увидев, как мисс Маркополос разбрасывает рыбьи потроха рядом с его плавучим домом.

– Эй! – крикнул он. – Ты опять их подкармливаешь!

Схватив костыль, Сотус проковылял на правый борт, где соседка уже не могла его игнорировать. Увечье придавало ему внушительности, и он возмущенно возник перед ней, взъерошенный и красный от злости.

Соседка его, мисс Маркополос, коротала свои дни, поглощая маслины и мыльные оперы, а с недавних пор еще по-матерински подкармливая скатов. Как и большинство обитателей морской коммуны для престарелых, мисс Маркополос многие десятилетия хранила в себе, как в шкафу, чуть подгнивший запас неизрасходованной любви, и теперь, в конце жизни, ее уже не на кого было излить. Оставались лишь скаты, эта банда косоглазых беспозвоночных. Сотус вполне мог пожалеть ее, если бы только она не была такой дурой.

Стоя у перил своей палубы, мисс Маркополос лучезарно улыбалась соседу. Зубы у нее были желтые и неровные, как трубки каллиопы. Руки прижаты к вздымающейся груди, на толстых пальцах сверкала рыбья чешуя и виднелись пятна крови.

– Ты давай заканчивай, слышишь? – угрожающе произнес Сотус, сузив глаза и, как дубиной, размахивая свободной рукой.

Маленький рост придавал ему несолидный вид, который усугубляли возраст и инвалидность. Последнее время у Сотуса появилось ощущение, будто он усыхает, в то время как некоторые части его тела растут прямо-таки с неприличной скоростью. Торчащие волосатые уши были похожи на бумеранги. А лицо, как сорняком, заросло белыми бровями. Конфликтуя с мисс Маркополос, он сдвигал их в одну линию и старался разогнуться, чтобы выглядеть внушительнее.

– Сегодня придет моя подружка, и я не хочу, чтобы тут мотались эти чертовы скаты.

Желая избегать всякого рода конфронтаций, миссис Маркополос обычно прикидывалась глухой. Продолжая улыбаться, она разбрасывала креветок, словно осыпая рисом молодоженов. А между их посудинами вовсю резвились скаты.

В морской коммуне для престарелых у каждого пенсионера был свой дом в виде какого-нибудь судна. Как и их жильцы, посудины эти тоже были престарелыми. Потрепанные грузовые суда и прочие морские драндулеты с проржавевшими корпусами, забитыми сажей трубами, заросшими ракушками рулями и разболтанными иллюминаторами, похожими на разбитые очки, – все они были слегка подновлены и превращены в «индивидуальные жилища». Сотус жил на рыболовецкой барже, когда-то промышлявшей морских звезд в Бискайском заливе. Зинаида Запата, другая соседка Сотуса, жила на «Румбе», венесуэльском прогулочном пароходе, на котором устраивались вечеринки. Она жаловалась, что деревянные стены кают пропахли соком лайма и блудом. Еще там находились суда, воевавшие в других странах, пережившие тайфуны и возившие влюбленных по залитым лунным светом водам. Теперь они навек бросили якоря на мелководье. А после того, как два пенсионера пытались угнать их, со всех судов сняли двигатели.

Вокруг судов тихо плещутся искусственные волны, создаваемые генератором, жужжащим, как огромный аппарат для искусственного дыхания. Но от настоящего моря коммуна наглухо изолирована. Вокруг пристани возведена каменная дамба, торчащая из воды, будто гигантская серая гребенка. По ней по-паучьи бегают крабы, исчезая в трещинах между камнями.

Как утверждал рекламный проспект, «здесь уединение и общение идеально дополняют друг друга!». Большинство обитателей проводят время, наблюдая за соседскими посудинами в бинокль. По выходным Сотус порой слышит пение сирен – это шумят дети, играющие на берегу. Звук этот выманивает из кают даже самых дряхлых стариканов, бледных и вялых, как извлеченные из раковин моллюски. Все они разворачивают свои палубные кресла к дамбе, хотя смотреть там, в общем-то, не на что.