Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию

Почти три тысячелетия назад не было никакого смысла толковать о разделении веры и знания. Для племен, этносов и наций религия играла роль идентификатора; функциональной дифференциации территорий посредством правовых, научных или политических параметров тогда еще не существовало. Это положение радикально изменилось главным образом за последние четыре столетия. В большинстве государств судебная система постепенно освободилась от религиозных институций. Современная наука базируется на предпосылке о существовании рационально постижимых и универсально значимых законов природы. Ее объяснительная сила достигла такого высокого уровня, с которым никакая прежняя мировоззренческая система не идет ни в какое сравнение, не говоря уже о возможностях контроля над природными явлениями, полученных благодаря технологическому прогрессу, начавшемуся в XVII веке. Все это было бы абсолютно невозможно, если бы не действенность принципа, согласно которому ни одна теория, ни одно фактическое утверждение не могут быть выведены из поля критики. Понятие непререкаемого авторитета, не нуждающегося в рациональном обосновании, отпало с приходом Просвещения, тогда как для авраамических религий оно является центральным. Лейтмотивом Ветхого Завета было сопротивление народа Израиля требованию беспрекословного повиновения Божьему слову, весомость которого обеспечивалась преданием, повествованием об откровениях и чудесах, не имевших никаких других свидетельств, кроме зафиксированных в тексте предания. Достоверность чудес была обусловлена доверием к тем, кто об этих чудесах рассказывал[160]. Напротив, общая теория науки, получившая развитие в последние столетия, покоится на предпосылке, что высказывание должно быть структурировано так, чтобы каждый мог самостоятельно его проверить.

Здесь мне могут возразить, что моя аргументация основана на ложном понимании религии: ведь религия как раз и определяется не как знание, а именно как вера. От Тертуллиана с его Credo quia absurdum, до Кьеркегора, определявшего веру как иррациональный и экзистенциальный «прыжок», теология в основном и так занимается разграничением знания и веры, и потому мои нападки неуместны. Я охотно соглашусь с этим замечанием, но с одной оговоркой: религиозное предание и высказывания церковных авторитетов не ограничиваются нормативными положениями и метафизическими спекуляциями об отношениях Бога и человека, но включают также постулаты о возникновении Земли и правила повседневной жизни, обоснованные эмпирически (порой косвенным образом). И вот здесь вера и знание входят в конфликт, и я полагаю, что мы имеем полное право требовать, чтобы известные фактические утверждения проходили «медицинское» тестирование. Те из них, которые его не выдерживают, в определенных контекстах не должны иметь веса.

Между тем в рамках трех авраамических религий существуют, естественно, течения (к примеру, реформистский иудаизм или демифологизированные течения протестантского толка), которые удовлетворяют названному требованию, поскольку они практически не включают никаких эмпирических утверждений обозначенного выше типа. Неслучайно, что многие из этих демифологизированных течений эволюционировали в последние 150 лет, когда уже нельзя было отрицать, что современная наука и некоторые типы религиозных нарративов и предписаний стали просто несовместимы в интеллектуальном плане.