Приключения Бэзила Скуридайна

— Пышно обставленная церемония наказания еретиков! — пояснил Карлос. — Она должна была состояться 28 февраля, в четверг, за два дня до Христовой Пасхи. За три дня до этого печального события, я уже был в Мехико. Там в центре рыночной площади, напротив кафедрального собора, уже был построен огромный помост. За 14 дней до аутодафе по улицам стали ходить глашатаи с трубами и барабанами, призывающие жителей города явиться на базарную площадь в день аутодафе с тем, чтобы присутствовать при оглашении приговора священной инквизиции против английских еретиков — лютеран и при его исполнении. Наконец наступил четверг. Аутодафе началось рано. Каждое утро от двадцати до тридцати каноэ прибывали в город по каналу, привозя яблоки, груши, гранаты, айву и плоские маисовые лепешки, фураж для лошадей, известь и кирпич для зданий, уголь и дрова для очагов. Но в тот день каноэ не было. На площади и ведущей к ней улице от монастыря доминиканцев с утра собрались толпы людей. Стояла мертвая тишина, изредка прерываемая выкриками окликающих друг друга людей, плачем детей. Наконец кто-то крикнул: «Идут!». По улице от дворца инквизиции, раздвигая толпу, показались гарцевавшие всадники, так называемые «родственники» инквизиции. За ними, одетые в странные балахоны из желтой мешковины с вышитыми красными крестами, охраняемые солдатами, шли приговоренные англичане. На шее у каждого висела петля из толстой веревки, а в руках он держал потухшую зеленую свечу. Вскоре я увидел Джорджа Раблея. Его было не узнать. Он страшно похудел, такое впечатление, что шел живой скелет. Джордж был бледен как мел, невидящий взгляд устремлен поверх голов идущих впереди. Его желтый балахон дополнял колпак на голове, с изображением чертей и костров, языки пламени которых были направлены вниз. Тогда я уже знал, что означает такая одежда, которая называется «санбенито». Ее вид зависит от тяжести греха. Подозреваемые в ереси в «легких случаях» носили «санбенито» без креста, в «более тяжелых случаях» — с одной палочкой от креста спереди и сзади, а в случае «тяжких обвинений» — с полным знаком креста. Такую одежду обязывали носить несколько лет, иногда она сопровождалась поркой в определенные дни. Для тех, кого приговаривали к сожжению, предназначались особенные «санбенито», указывающие на их судьбу. Приговоренные к пожизненному заключению с конфискацией имущества одевались в наряд с крестами спереди и сзади, а также высокий колпак. Тем, кто не раскаялся и приговорены были к сожжению заживо, полагался колпак с изображением чертей и костров, языками пламени вверх. Еретики, повторно впавшие в ересь и приговоренные к сожжению, но раскаявшиеся, в виде «милости» должны были быть удавлены до сожжения. Им полагалось «санбенито», которое было на моем хозяине. Я ужаснулся.

На площади приговоренные взошли по двум лестницам на помост, где их усадили на лавки в том порядке, в каком их потом вызывали для объявления приговора. Вслед за этим, по двум другим лестницам на помост взошли инквизиторы, вице-король и члены королевского верховного суда. Когда они заняли свои места под балдахином, каждый согласно своему положению, на помост взобралось множество монахов — доминиканцев, августинцев и францисканцев, всего до трехсот человек, и заняли принадлежащие им места.

Затем наступил момент торжественного молчания, после чего стали зачитываться жестокие и строгие приговоры. Приговоры были разные — сто или двести ударов плетью и 6,8, и 10 лет галер. Семерых последних приговорили к работам в монастыре по 3,4 и 5 лет, без плетей и на обязательное ношение «санбенито» все это время.

Я стоял в толпе перед помостом и пытался поймать взгляд Джорджа Раблея. На миг наши взгляды встретились. Жалкая грустная улыбка мелькнула на его изможденном лице. Хозяин узнал меня.

Когда наступили сумерки, вызвали его и еще двоих несчастных, имен которых я не помню. Они были осуждены на костер. Их немедленно потащили на место сожжения на этой же площади, вблизи помоста, где быстро сожгли и превратили в пепел.

Я плакал всю ночь, а под утро незаметно пробрался к месту сожжения моего спасителя, чтобы сохранить для себя на память горстку его пепла.

Закончив рассказ, Карлос достал из кармана своего пончо маленькую перламутровую коробочку.

— Вот здесь я храню, все, что осталось от него, — с благоговением сказал он, поцеловав коробочку и прижав ее к сердцу. — А вам, дон Бэзил, надо как можно скорее убираться отсюда, чтобы я не носил при себе еще одну коробочку, с остатками вашего пепла. Вы согласны со мной?

— Согласен! — грустно произнес Василий, удрученный таким будущим. — Но, куда?

— Я думаю вам нужно перебраться в порт Сан-Хуан. Там вы сможете наняться моряком на уходящее в Европу судно. Завтра утром, с рыбаками, я отплыву в Веракрус, для того, чтобы найти вам надежное пристанище. А вы, дон Бэзил, до моего возвращения поживете у моего брата, Матео. Хижина его стоит в стороне от селения, так что будет меньше посторонних глаз.