Приключения бригадира Этьена Жерара

Драгун снова наклонил голову. Его молчание производило на меня сильное впечатление. Я понял, что этот Штейн действительно опасный человек. Закончив разговор, оба собеседника вышли из дома. Желая узнать, что будет делать драгун, я выглянул через отверстие на крыше.

Около гостиницы стояла его лошадь. Это был великолепный караковый конь с белыми передними ногами. Он сел на лошадь и под'ехал к проходившей мимо колонне кавалерии. Переговорив, с офицером, Штейн собрал около себя восемь человек. Потом все девять воинов тронулись вперед и исчезли в глубине леса.

О Груши я уже больше не думал. У меня была теперь другая, более возвышенная миссия. Я должен был спасти императора от неизбежного плена и, может быть, даже от смерти. Для этого прежде всего нужно было вернуться назад к императору. Но как это сделать? Правда, пруссаки загораживали все дороги, но они не могли преградить Этьену Жерару дороги долга. Этьен Жерар твердо решил следовать по этой дороге. Ожидать далее он не мог.

Я заглянул в кухню. Там находился лекарь, в кресле сидел раненый англичанин, а на полу лежали два прусских солдата, находившиеся в полубессознательном состоянии Больше никого не было видно.

Я открыл дверь, соскочил с лестницы и очутился в кухне с обнаженной саблей в руках. Можете себе представить изумление немцев и англичанина при моем неожиданном появлении!

Английский офицер приподнялся, было, но не мог совладать со слабостью тела и сел снова.

— Что это за чорт? Что это за чорт? — бессмысленно повторял он.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, я не причиню никому ни малейшего вреда, но горе человеку, который вздумает ко мне прикоснуться и наложить на меня руки. Оставляя меня в покое, вы можете чувствовать себя в полной безопасности, но попробуйте тронуть меня — и ваша смерть неизбежна! Я полковник Этьен Жерар, начальник Конфланского гусарского полка.

— Чорт возьми, вы человек, зарубивший лисицу! — проворчал англичанин с завистью.

Как его характер был не похож на мой! Будь я на его месте, а он на моем, я вскрикнул бы от радости, обнял бы и расцеловал бы его за такой подвиг! А он смотрел на меня с ненавистью. Мне даже обидно стало.

— Мне очень жаль, сэр, но я должен взять ваш плащ, — сказал я.

Англичанин сделал попытку встать и взять саблю, но я помешал.

— Вы, может быть, хотите вынуть что-нибудь из карманов плаща? — сказал я.

— Да, — ответил он, — там есть ящик.

Взяв пальто, я вынул из кармана небольшой ящичек и подал его англичанину. Но этот злодей открыл ящик, вынул оттуда пистолет и направил его прямо на меня.

— Ну-с, мой красавец, кладите-ка теперь саблю и сдавайтесь! — сказал он совершенно спокойно.

Я был поражен этим гнусным поступком и пытался заговорить с ним о том, что военный человек должен избегать вероломства, быть честным и великодушным, но англичанин не хотел меня слушать.

— Довольно разговоров! — сказал он. — Бросьте саблю на пол!

Я уже хотел крикнуть: «стреляйте», но в эту минуту англичанин исчез из поля моего зрения и вместо него я увидал кучу сена, руку и два болтающихся в воздухе ботфорта.

О, добрая трактирщица! Меня на этот раз спасли мои усы!

— Беги, солдат, беги! — крикнула она, продолжая заваливать бессильно барахтавшегося англичанина сеном.

Я в одну минуту выскочил на двор, вывел Виолетту из конюшни и вспрыгнул на седло. Над головой у меня просвистела пуля, но я презрительно улыбнулся и, дав шпоры Виолетте, выехал на дорогу.

От'ехав на некоторое расстояние от кабачка, я остановился, поднялся на стремена и надел на себя отнятую у англичанина шинель. Это было прекраснейшее черное пальто с красными галунами. Оно совсем закрыло мою гусарскую форму. А мой кивер был похож на такие же, какие носят в прусской армии, и я рассчитывал, что пруссаки не обратят на меня особенного внимания.

Я решил возвратиться назад через прусскую армию. Больше всего я боялся, что пруссаки начнут разговаривать со мною. Говорю я по-немецки плохо, и пруссаки, конечно, сразу догадаются, что я — француз. Но делать было нечего, и я двинулся в путь. Вскоре я нагнал прусский резерв. Пехотинцы стояли, опершись на мушкеты, и лежали на земле, сырой от дождя, истомленные походом. Офицеры стояли группами, прислушиваясь к раскатам орудий и обсуждая донесения о ходе битвы.

Я дал шпоры Виолетте и пустился во весь опор. Один из офицеров бросился на дорогу и поднял руку вверх, приглашая меня остановиться. Пять тысяч прусских глаз были обращены на меня в эту минуту! Под моим кивером не осталось ни одного волоса, который бы не встал дыбом, но мужество и рассудительность не покинули меня в эту трагическую минуту и я крикнул:

— Генерал Блюхер!

Пруссак тотчас же сошел с дороги, отдал мне честь и указал вперед.

Слова «генерал Блюхер» оказались драгоценным талисманом, который должен был вывести меня из всех опасностей. Сообразив это, я пришел в такой восторг, что не стал дожидаться новых расспросов и поскакал вперед, крича направо и налево:

— Генерал Блюхер! Генерал Блюхер!