Приключения бригадира Этьена Жерара

Я ответил, что ордена у меня нет, и хотел прибавить, что не получил его совершенно не потому, что не заслужил его. Но император со своей всегдашней решительностью перебил меня и обратился к Шарпантье:

— А вы, майор, имеете почетный орден?

— Нет, ваше величество.

Он подвел нас к большой карте, висевшей на стене, и указал острием сабли на Реймс.

— Я буду с вами откровенен, как с товарищами, — заговорил он, — ведь вы участвовали во всех моих походах, начиная с Маренго. Не правда ли?

Император улыбнулся.

— Вот это Реймс, — продолжал он, — наша главная квартира, место, в котором мы находимся сегодня, 14-го марта. Теперь вот здесь Париж, который отстоит от нас, по меньшей мере, на двадцать пять миль. Блюхер, как вам известно, стоит на севере, Шварценберг — на юге.

Говоря все это, Наполеон, указывал саблей на разные точки карты.

— Слушайте, друзья, — говорил он нам, — чем больше углубятся немцы в страну, тем жестче я их раздавлю. Они собираются итти на Париж. Отлично. Пусть идут на Париж. Мой брат, король испанский, должен быть там с сотней тысяч войска. К нему-то я вас и посылаю. Вы передадите ему это письмо. Я посылаю его в двух экземплярах. Скажите ему, что я приду в Париж не позже двух дней и приведу с собой все войска и артиллерию. Даю сорок восемь часов на отдых. Итак, поезжайте прямо в Париж. Вы поняли меня, господа?

Ах, какую гордость, благородную гордость испытывал я в эти минуты! Приятно сознавать, что великий человек оказывает вам доверие и посвящает вас в свои планы.

— Теперь я укажу вам путь, по которому вам нужно ехать, — продолжал император, снова поворачиваясь к карте, — я вам приказываю ехать вместе до Базоша. Там вы расстанетесь. Один из вас поедет в Париж через Ильши и Нельи, а другой направится на север, через Брэн, Суассон и Санлис.

— Если путь окажется опасным, можем ли мы выбрать другой? — спросил майор Шарпантье.

— Солдаты не выбирают, а повинуются, — ответил император и кивнул головой, давая понять, что аудиенция окончена.

Мы не стали тратить времени на сборы. Когда мы проезжали мимо собора, пробило двенадцать часов. Я сидел на своей маленькой, серой лошадке Виолетте. Это была самая быстрая лошадь во всей легкой кавалерии. У Шарпантье был такой конь, какие и полагается иметь конным гренадерам и кирасирам; спина у этой лошади была широка как кровать, а ноги толстые, как тумбы. Сам он был толстый малый и составлял со своей лошадью подходящую пару.

Несмотря на это, Шарпантье был до смешного самоуверен и делал глазки девушкам, которые махали платками из окон. Эти приветствия предназначались, разумеется, мне, но глупец принимал их на свой счет и даже усы крутил от удовольствия. Бывают же на свете такие самоуверенные глупцы!

Мы выехали из города, миновали лагерь и пересекли поле битвы, которая происходила накануне. Поле было усеяно трупами бедных наших товарищей.

Но наш лагерь производил еще более грустное впечатление, чем это поле. Наша армия таяла. Гвардия была еще в порядке, но в ней было уже чересчур много новобранцев. Артиллерия и тяжелая кавалерия были бы очень хороши, если бы было побольше людей и пушек, но самое жалкое впечатление производила пехота.

А у противника были сосредоточены значительные силы. На севере стояло 80.000 пруссаков, на юге — 150.000 русских и австрийцев. Тут и храбрец может задуматься.

Признаюсь, все эти мысли были так грустны, что я даже пролил слезу. Но я быстро утешился тем, что наш император при нас, и что он обещал мне почетную медаль. Это меня развеселило, и я пришпорил Виолетту. Дорога была совершенно испорчена артиллерией, и Шарпантье удерживал меня, говоря, что дорога не годится для галопа.

Я никогда не был дружен с этим Шарпантье. Он был неразговорчивый человек. Мы успели проехать тридцать верст и, однако, я не мог вытянуть из него ни одного слова. Все время он о чем-то напряженно думал. Я его раза два спросил, о чем он задумался? Шарпантье отвечал мне, что думает о нашем поручении. Я очень удивился. Правда, я никогда не был высокого мнения об умственных способностях майора, но теперешняя его глупость превосходила мое понимание. Ну, чего размышлять над таким простым поручением?

Наконец, мы добрались до Базоша. Отсюда он должен был направиться на юг, а я — на север. Перед расставанием Шарпантье обернулся ко мне и поглядел на меня как-то странно.

— Ну, что вы скажете о нашем поручении, бригадир?

— Да, что же, поручение простое.

— Вы полагаете? Но в таком случае, зачем император с нами откровенничал и распространялся о своих планах?

— Да, просто потому, что он признает нас умными и сообразительными офицерами.

Мой товарищ расхохотался. Его смех показался мне обидным и подозрительным.

— А скажите мне, как вы поступите, если деревни, через которые вам придется ехать, окажутся во власти пруссаков?

— Я все равно буду следовать данному приказу!

— Но, ведь, вас убьют?

— Это весьма возможно.

На этот раз Шарпантье захохотал так оскорбительно, что я не стерпел и схватился за саблю, но он поспешно поворотил лошадь и начал удаляться.