Приключения бригадира Этьена Жерара

Я тронулся вперед, по временам ощупывая лежавший в кармане пакет. О, дорогой пакет! Ты можешь, чорт возьми, превратиться в маленькую серебряную медаль, которой я добивался так долго и так страстно!

Недалеко от Суассона, у подножия горы, стояла гостиница. Здесь я остановился, чтобы покормить Виолетту. Суассон — замечательный город. В нем много ворон, которые каркают так громко, что на улицах разговаривать совершенно невозможно.

От содержателя гостиницы я узнал, что Мармон отступил от Суассона два дня тому назад и что пруссаки перешли через Эн. Час спустя, при наступлении сумерек, я увидел вдали, на горе, сторожевые посты пруссаков.

Оказалось, что Блюхер стоит тут уже два дня. Я был очень удивлен. Очевидно, император не знал о присутствии пруссаков в Суассоне. Иначе он не приказал бы мне везти секретное и важное письмо через местность, занятую противником. Но в то же время я вспомнил, что сказал император: солдат не выбирать должен, а повиноваться. Я решил, что последую по дороге, указанной мне императором.

Между Сернуаром и Суассоном дорога неровная: то приходится в гору подниматься, то спускаться вниз. Здесь также много хвойных лесов. Пистолет я держал наготове.

Наконец, я миновал большой деревянный мост на реке Кризе. Направо от дороги виднелась крестьянская ферма. Женщина, работавшая в поле, крикнула мне, что в Суассоне стоят пруссаки. Потом она подошла ко мне и об'яснила, что сегодня, после полудня к ним прибыл передовой отряд прусских улан и что ночью ожидают прибытия целой дивизии. Я не стал слушать конца рассказа, дал шпоры лошади и через пять минут оказался на улицах Суассона.

Впереди на улице виднелось трое улан. У каждого во рту была трубка, не уступавшая по длине моей сабле. Я их видел отлично, но самим уланам удалось увидеть только серые бока Виолетты — с такой быстротой пролетел я мимо них.

Через минуту, однако, из ворот высыпала целая стая улан. Один был опрокинут моей лошадью, а другого я хотел ударить саблей, но промахнулся.

Бум! Бум! — прогремели два карабина. Я живо порхнул вперед и поворотил за угол. Погоня отстала, за мной свистели только пули. Виолетта летела, как птица; из-под копыт ее только сверкали искры. Позади послышался вой, затем на меня напали два улана. Одного я сбил с седла саблей, а другой сам отстал от меня.

Через минуту я уже был вне города и мчался по ровной белой дороге, усаженной с обоих сторон темными тополями. Одно время за мной слышался топот погони, но затем звуки стали замирать и, наконец, совсем стихли, так что я слышал только биение собственного сердца.

Я сошел с лошади и повел ее в небольшой лес, через который протекала речка. Виолетта была изнурена, но оправилась она изумительно быстро. Через полчаса она была совсем свежа и, сев в седло, я понял, что если не попаду в Париж, то это произойдет не по вине Виолетты.

Была чудная, лунная ночь. Всюду царствовал мир; только где-то на севере гремели выстрелы. Хотя я сознавал, что опасность окружает меня со всех сторон, но испугать меня не легко. Я спокойно ехал вперед, напевая какую-то песенку и думая о некоей Лизете, которую я надеялся увидать в Париже.

Мысли мои были совершенно поглощены Лизетой, и я не заметил, как, завернув за угол, наткнулся на шестерых немецких драгун. Они сидели около дороги, вокруг ярко-пылавшего костра.

В одно мгновение я сообразил, что меня, во всяком случае, будут преследовать и что мне придется спасаться от погони на уставшей лошади, которая уже сделала добрых двенадцать миль. Но уж лучше быть преследуемым, двигаясь вперед, а не назад. Рассудив, таким образом, я пришпорил Виолетту, и она ринулась во весь опор. Но драгуны уже заметили меня.

Трое из них принялись стрелять, а трое сели на коней и помчались вслед за мною. Одна пуля ударилась в луку седла. Виолетта неистово рванулась вперед; я уже решил, что она ранена, но потом оказалось, что пуля только слегка оцарапала ее переднюю ногу.

Но это было только начало. Если бы Виолетта не была уже измученной, она скоро бы оставила позади немцев, но теперь она не могла выиграть большого расстояния, и драгуны продолжали следовать за мною. Особенно быстро ехал один молодой офицер, у которого конь был лучше, чем у солдат. С каждым шагом он приближался ко мне. Два солдата, сопровождавшие его, отстали, по крайней мере, на двести ярдов. Остальные трое, которые прежде стреляли в меня, были совсем далеко и едва видны.

Офицер ехал на гнедой лошади. Ее, конечно, нельзя было сравнить с Виолеттой: хотя это был великолепный конь, стройный и сильный, но, повидимому, не очень выносливый. Такие лошади, проскакав пять-семь верст, обыкновенно сдают.