Приключения бригадира Этьена Жерара

— Я не мог спать, — заговорил он, — желая узнать, что с вами случилось. Дорого пришлось мне заплатить за мои бумаги. У меня осталось слишком мало храбрых солдат, чтобы я мог жертвовать каждую ночь двумя из них.

Я похолодел, услышав о «двух».

— Полковник Деньен убит, ваше величество? — с ужасом спросил я.

— И капитан Тремо также. Подоспей я на пять минут раньше, я бы мог его спасти. Убийца ускакал полем.

Я предался грустным размышлениям. Как мог Тремо быть побежденным? Очевидно, над ним сыграла штуку старость, рука его утратила гибкость…

А Наполеон снова обратился ко мне.

— Да, бригадир, — произнес он, — вы единственный человек во всем мире, которому будет известно, где скрыты эти бумаги.

Может-быть, друзья мои, это было только мое воображение, но на минуту мне показалось, — я должен в этом признаться, — что голос императора, произносивший эти слова, звучал отнюдь не скорбью: он знал, с кем он имеет дело!

Между тем, мы под'ехали к месту стычки. Полковник Деньен и человек, нами застреленный, лежали рядом, недалеко от дороги. Две лошади мирно ходили под тополями, пощипывая траву. Капитан Тремо был тут же перед нами. Он лежал навзничь, раскинув руки и ноги. Одна рука сжимала сломанную саблю. Мундир был распахнут, и на груди зияла громадная рана. Из-под усов блестели крепко стиснутые зубы.

Император соскочил с коня и наклонился над мертвым.

— Он служил под моим начальством, начиная с Риволи, — произнес он печально, — это один из моих египетских молодцов.

Голос императора вызвал Тремо из бесчувствия. Я видел, как зашевелились сомкнутые веки его глаз. Рука со сломанной саблей слабо задвигалась. Но это было последнее усилие. Рука опять упала на землю, сабля звякнула, а рот его широко раскрылся.

Шагах в ста от того места, где мы стояли, находился крестьянский домик. Разбуженный стуком и пистолетными выстрелами, хозяин выбежал на дорогу и смотрел на нас.

Этому крестьянину мы поручили убитых и лошадей. Я решил оставить на его попечение и Виолетту. Сам же я пересел на серого коня Монлюка. Виолетта была ранена и ей нужен был отдых, а нам предстояла длинная поездка. Первое время император ехал молча. Очевидно, его угнетала мысль о смерти Деньена и Тремо. Да и немудрено! Каждый день ему приносили известия о новых неудачах и изменах. При таких условиях трудно было ожидать у императора веселого расположения духа. Но, с другой стороны, он вез в кармане документы, которые были, по его собственному признанию, драгоценны для него. И эти документы час тому назад могли оказаться безвозвратно потерянными! Кто доставил императору эти драгоценные документы? Доставил их я, Этьен Жерар. Я подумал, что император мог бы быть несколько более внимателен ко мне.

Такая мысль пришла мне в голову. Но она же, повидимому, осенила голову и самого императора, ибо как только мы с'ехали с большой парижской дороги и в'ехали в лес, он сам начал разговор, при чем сообщил мне все то, что особенно интересовало меня в этом деле.

— Я уже сказал вам, Жерар, — произнес император, — что, кроме нас с вами, никто во всем мире не будет знать, где скрыты эти документы. Правда, в голубятню лопаты носил Мамелюк, но я не сказал ему, для чего они были нужны. План привозки бумаг из Парижа был составлен нами в понедельник. В тайну были посвящены три человека: женщина и двое мужчин. За женщину я готов ручаться всей своей жизнью; предатель, значит, один из мужчин. Я надеюсь, что скоро узнаю, кто был предателем.

Помолчав некоторое время, император произнес:

— Вас удивляет, конечно, почему эти негодяи остановили экипаж не около Парижа, а у самого в'езда в Фонтенебло?

По правде сказать, эта мысль мне не приходила в голову, но, не желая показать императору, что я менее догадлив, чем он предполагает, я ответил:

— Да, это действительно удивительно.

— Если бы они остановили карету около Парижа, то произвели бы этим только скандал и ничего бы не добились. Им пришлось бы разломать весь экипаж в куски, чтобы найти бумаги. О, этот человек все хорошо придумал и выбирал хороших помощников, но мои помощники оказались лучше.

Я не буду повторять вам, друзья мои, все, что сказал мне император в эту памятную ночь в то время, когда мы ехали по темному лесу.

Император откровенно говорил о своем прошедшем и отчасти о своем будущем, о преданности Макдональда, об измене Мармона, о маленьком римском короле. О последнем он говорил с такой нежностью, с какой буржуа говорит о своем единственном наследнике. Затем Наполеон заговорил о своем тесте, австрийском императоре, от которого он ожидал помощи. Я не смел выговорить ни слова, помня полученный уже мною выговор.

Таким образом, император и я… Ах, друзья мои! Прошло уже много лет с тех пор, но я и теперь краснею от радости, говоря: «Император и я»…

Итак, император и я проехали весь лес Фонтенебло и, наконец, под'ехали к разрушенной голубятне. Направо от входа стояли три лопаты. Император взял одну лопату, а я — другую.

— Живее! — воскликнул он. — Скоро рассвет, а нам надо поспеть во дворец.