Приключения Джона Девиса

Минут через пять на палубе уже оставались только те, кто нес вахту. «Прекрасная левантинка» продолжала рассекать волны, как морская ласточка, потому что дул береговой ветер. Что касается фелуки, то за полчаса она отстала еще на четверть мили, поэтому можно было надеяться, что, если с погодой не произойдет никакой перемены, на другой день мы будем уже в каком-нибудь порту Архипелага.

Таким образом, я быстро продвинулся в морской иерархии, из мичманов попал прямо в капитаны, и такова натура человеческая, что я радовался этому повышению, забывая, что удостоился его на бедном коммерческом судне и что оно продлится только до тех пор, пока не минует опасность. Между тем новая моя обязанность сильно меня занимала, по крайней мере прогоняла мрачные мысли, которые меня тяготили. Мне пришло в голову, почему бы не завести свой корабль или просто яхту, чтобы путешествовать для своего удовольствия, или трехпалубное судно, чтобы торговать с Индией и Новым Светом, – таким образом я бы мог утолить жажду деятельности, которая, как лихорадка, мучает молодых людей, и забыть про изгнание, на которое добровольно обрек себя. Притом, поскольку мы тогда воевали с Францией, мне, возможно, посчастливилось бы каким-нибудь ярким подвигом заслужить прощение за мое преступление, я вступил бы во флот в звании, приобретенном на поприще отца моего, сделался бы каким-нибудь Гоу или Нельсоном. Дивная вещь – воображение! Оно преодолевает препятствия и наяву гуляет по садам таким волшебным, каких и во сне никогда не увидишь.

Я мечтал так еще некоторое время, потом, увидев, что уже два часа ночи и что мы идем быстрее фелуки, предоставил управление судном лоцману, поставил подшкипера на вахту и, закутавшись в плащ, улегся на камнемете.

Не знаю, сколько времени я спал крепким сном юности. Вдруг услышал, что кто-то зовет меня по имени, но поскольку я, видно, никак не просыпался, то меня стали толкать. Наконец я открыл глаза: передо мной стоял подшкипер.

– Что нового? – спросил я, вспомнив, что велел разбудить себя, если случится что-нибудь неприятное.

– Да то, что вы предсказывали: ветер стих, и мы стоим на месте.

Нельзя было мешкать. Я бросил плащ на палубу и забрался до самых рей малого крюйселя. На этой высоте ветер временами был еще заметен, но такой слабый, что едва надувал верхние паруса и развевал наш вымпел. Потом я поглядел на фелуку: она уже виднелась только как белая точка на горизонте, однако же еще виднелась; ясно было, что она дожидалась того, чего мы боялись, и не замедляла своего хода. Наконец, я окинул взглядом горизонт: перед нами на востоко-юго-востоке виднелись горы Митилены и Скир, колыбель Ахиллеса, могила Тезея, но первый из этих островов был в семи, а второй в десяти милях от нашего корабля. Если бы тот же береговой ветер дул еще часа три, мы были бы спасены, но он вскоре должен был совсем затихнуть.

Однако, чтобы после ни в чем не упрекать себя, я спустился на палубу, велел убрать все нижние паруса, поднять грот– и фор-марсели, крюйсель и лисели. «Прекрасная левантинка» как будто отдохнула оттого, что ее избавили от тяжести больших парусов, потом, как нимфа, которая плывет, распустив над головой шарф, она прошла еще с полмили, но тут остановилась, и паруса печально повисли вдоль мачт – ветер совершенно утих. Я попросил убрать паруса так, чтобы их тотчас можно было опять поднять. Подшкипер пришел ко мне за приказаниями.

– Найдите мне юнгу и барабан и велите бить тревогу.

Глава XXII

Как только раздались звуки этого инструмента, весь экипаж и пассажиры выбежали на палубу. Я велел матросам перейти в носовую часть, а пассажиров повел на корму и сообщил, что ветер, как я и предвидел, утром упал. Я указал на паруса, которые обвисли, а затем на фелуку, которая все приближалась, потому что шла не на парусах, а на веслах. Было ясно, что нам оставалось только готовиться к бою, и если фелука будет идти все так же скоро, то часа через четыре нам не избежать абордажа. Конечно, береговой ветер мог снова подняться и дать нам возможность уйти, но это было маловероятно. Если бы честные торговцы, с которыми я говорил, опасались только за свою жизнь, то они охотнее сдались бы, чем решились драться, но им надо было защищать свой товар, и потому они храбрились. Было решено предоставить мне все полномочия и сложить со шкипера всю ответственность. Я тотчас выбрал тех, кто казался мне мужественнее других, и принял их в команду для участия в бою, а остальным, под руководством одного матроса, который был прежде канониром на сардинском корабле, велел делать фитиля и патроны, чтобы во время сражения не было недостатка в боеприпасах. Но я напрасно уговаривал Апостоли идти с последними в трюм – он решительно воспротивился и объявил, что ни за что на свете не расстанется со мной, пока опасность не минует. Делать было нечего, я оставил его при себе вместо адъютанта.