Приключения Джона Девиса

Священник был видным стариком с длинной седой бородой. Он обошел всех присутствующих, и все подходили к нему на благословение. Наконец, он взял невесту за руку и подвел к отцу. Стефана встала на колени, Константин протянул руку над ее головой и сказал:

– Благословляю тебя, дочь моя: будь доброй женой и доброй матерью, как твоя мать, чтобы и у тебя были со временем дочери, которые походили бы на тебя.

Он поднял и поцеловал ее.

Потом началось обручение и венчание по обряду греческой церкви. По окончании церемонии священник посадил Стефану на прежнее место. Через несколько минут пришли сказать, что все готово, чтобы ввести невесту в дом мужа, и все женщины, не исключая и Стефаны, надели свои покрывала.

У дверей стояла верховая лошадь. Стефана села на нее, а за ней поместился маленький мальчик. Музыканты пошли вперед, за ними последовали несколько бедных деревенских девочек, которые плясали; в числе их была и та, которой я подарил шелковое платье. Потом шли разного рода фокусники, а за ними ехала верхом невеста в сопровождении своих подруг; наконец, на некотором расстоянии шли мужчины, и впереди всех Константин и Фортунат.

Таким образом мы пришли в дом жениха, один из лучших на всем острове. Дверь была убрана гирляндами, а на пороге, усыпанном цветами, тлели благовония. Мы прошли в сад, где был приготовлен обед в длинной беседке; стола не было, а блюда были расставлены на ковре. В числе блюд были две целые овцы. Женщины сели первыми, поджав под себя ноги по-турецки и держа в руках свои золотые нитки; молодые люди, привязавшие прежде свои нитки в петличку камзола, отвязали их, чтобы доказать свое право сидеть напротив своих дам, и сели так же. Я уселся напротив Фатиницы.

Обед продолжался несколько часов, и все это время оглушительно гремела музыка, а после десерта мы встали, и начались танцы.

Моя золотая нитка давала мне право быть кавалером Фатиницы, но – увы! – я довольно порядочно танцевал джигу, а о фигурах греческих танцев не имел ни малейшего понятия. Поэтому я вынужден был отказаться, но сказал Фатинице, что готов танцевать и быть смешным, если ей это угодно. Но Фатиница не захотела выставить меня на смех: это было самое сильное доказательство любви.

Она пошла танцевать с Фортунатом – еще одно доказательство любви: она не хотела возбудить во мне ревность, танцуя с кем-то другим.

За этим танцем последовали другие, но Фатиница, сославшись на усталость, больше не танцевала и все время просидела возле сестры.

Затем женщины повели невесту в спальню. Брачная постель была приготовлена в лучшей комнате, по обеим сторонам от нее стояли две огромные свечи, которые должны были гореть всю ночь. Молодая остановилась у дверей комнаты, и ее окропили святой водой, по окончании этой церемонии Стефана вошла в спальню с сестрой и самой близкой своей подругой. Через четверть часа после того обе девушки вышли, а мужчины повели молодого к потайной двери, которая была изнутри слегка приперта, так что он вынужден был приложить усилия, чтобы войти в нее.

Свадьба была окончена, и гости начали расходиться, только уже не в прежнем порядке, а мужчины вели своих дам под руку. Моя золотая нитка давала мне право вести Фатиницу, и она оперлась на мою руку.

Кто в состоянии пересказать, что мы друг другу говорили? Ни слова о любви, и между тем каждое наше слово было исполнено любви. Мы говорили о небе, о звездах, о ночи, но, подойдя к дверям дома Константина, я знал, что я счастливейший из смертных, а она – что я страстно люблю ее.

На другой день все это рассеялось, как ночные грезы, потому что мы не имели никакой возможности увидеться. Прошли два или три дня, и я жил одними воспоминаниями, потом радость, которой наполнено было мое сердце, сменилась горестью. На следующий день я искал средства написать Фатинице, или, лучше сказать, доставить ей мое письмо, но не нашел никакой возможности и сходил с ума.

Утром горлица начала летать вокруг моего окна. Я подпрыгнул от радости, приподнял решетку, и горлица влетела ко мне в комнату, будто зная, чего я от нее ожидаю.

Я написал на кусочке бумаги: «Я люблю вас и умру, если с вами не увижусь. Нынче вечером, с восьми до девяти часов, я обойду весь сад и сяду у восточного угла. Ради бога, ответьте мне, хоть одним знаком покажите, что думаете обо мне».

Я привязал эту записочку под крылом горлицы, птица тотчас полетела к своей госпоже и скрылась за решеткой. Целый день я мучился опасениями: не ошибся ли я, не принял ли проявлений вежливости за доказательства любви. Я не посмел идти обедать с Константином и Фортунатом: внутренний голос говорил мне, что я нарушаю священные законы гостеприимства. Наступил вечер. Я вышел из комнаты за несколько минут до назначенного времени и, сделав большой крюк, уселся, наконец, в восточном углу сада.