Приключения Джона Девиса

Пробило девять часов. С последним ударом колокола к ногам моим упал букет. Я бросился к цветам. Вдруг мне пришло в голову, что на Востоке цветы имеют свой язык, что букет иногда все равно что письмо и называется тогда саламом, то есть приветствием. Букет Фатиницы состоял из незабудок и белых гвоздик, но – увы! – я не знал, что это значит.

Я поцеловал милые цветы и приложил их к сердцу. Верно, Фатиница забыла, что я родился в стране, где у цветов есть только имена, но нет языка.

Я вернулся в свою комнату и заперся там. Потом вынул букет из-за пазухи и развязал его, надеясь найти в нем записку, но не нашел ничего. Вдруг я вспомнил о маленькой гречанке – наверняка она знала таинственный язык цветов. Я решил завтра же разыскать ее.

На рассвете я проснулся и отправился в город. Улицы были еще пусты. Я раз десять прошел их вдоль и поперек, прежде чем нашел то, что искал. Девочка, завидев меня издали, радостно подбежала ко мне. Я дал ей цехин и знаком показал, чтобы она шла за мной. Дойдя до уединенного места, где никто не мог нас видеть, я вынул из-за пазухи букет и спросил, что он значит.

– Незабудки означают надежду, белая гвоздика – верность.

Я дал девочке еще цехин, велел ей никому не рассказывать об этом и ждать меня завтра на этом же месте в это же самое время.

Глава XXIX

Вернувшись домой, я тотчас принялся писать. Я не стану приводить здесь этого письма: читатели могут подумать, что его писал помешанный. Но я излил в этом письме всю свою душу и надеялся, что Фатиница поймет меня.

Горлица все не прилетала. Я развернул письмо и решил дополнить его. То были уверения в любви, клятвы в вечной верности и слова благодарности. Мы, мужчины, удивительно признательны и многословны, пока еще ничего не получили.

Вскоре я увидел горлицу. Я приподнял решетку, и птица осторожно пролезла под нее, как будто знала нашу тайну и боялась выдать нас. На этот раз ей пришлось нести уже не маленькую записочку, а целое письмо – хоть я не сказал еще и тысячной части того, что хотел. Наконец, мне удалось свернуть письмо так, что оно поместилось под крылом, но птица едва ли могла взлететь. Тут мне вздумалось написать еще одно письмо, чтобы оно служило первому перевесом. Мысль была прекрасная; я тотчас принялся писать, подвязал бумагу под другое крыло голубя, и он свободно полетел.

Я опять не посмел идти обедать с Константином и Фортунатом. Вместо этого я сошел во двор, велел оседлать Претли, и она, как всегда, привезла меня в мой любимый грот.

Я подозвал пастуха, стадо которого бродило по противоположному склону горы, и купил у него молока и хлеба. Целый день я просидел в этом гроте и вернулся домой, когда уже смеркалось. По дороге мне встретился Фортунат. Я сказал ему, что объездил весь остров.

За несколько минут до девяти часов я вышел из комнаты, ровно в девять часов букет, как и вчера, перелетел через стену и упал к моим ногам. Теперь в букете были акация, дымянка и сирень.

Я унес букет в свою комнату, а на рассвете пошел в Кею, маленькая гречанка уже ждала меня. Я показал ей букет: цветы говорили, что Фатиница чувствует любовь, исполненную страха и беспокойства. Невозможно было яснее ответить на мое письмо. Я восхищался этим немым языком, и народ, который изобрел его, казался мне самым просвещенным в мире.

Я вернулся домой и написал: «Благодарю, тысячу раз благодарю тебя за это чувство. Но чего ты боишься? О чем ты беспокоишься? Моя любовь к тебе – вся жизнь моя; мне кажется, что она будет жить и тогда, когда сердце мое перестанет биться, когда умственные способности погаснут; потому что любовь моя – моя душа, а я чувствую, что у меня есть душа, только с тех пор, как я тебя впервые увидел. Перестань же бояться, перестань беспокоиться, мой ангел, моя Фатиница; дай мне посмотреть на тебя, дай сказать тебе устами, глазами, всем существом моим: Фатиница, я люблю тебя, люблю больше жизни… А если ты и тогда будешь бояться, о, значит, я откажусь от тебя, уеду с Кеоса – не чтобы забыть, но чтобы умереть оттого, что тебя не увижу».

Вечером я получил букет. Фатиница отвечала, что также мучается нетерпением, но предчувствует страшную любовную скорбь.

Я попытался развеять ее предчувствия. Какое несчастье могло угрожать ей, не угрожая вместе с тем и мне? А в таком случае не лучше ли нам страдать вдвоем? Увидеться было очень легко. Константин и Фортунат ни о чем не подозревали и ни за ней, ни за мной не следили, поэтому мы могли сойтись ночью в саду, и нам нужна была только веревочная лестница. Я написал ей, чтобы она в знак согласия бросила мне букет гелиотропа.

Горлица отнесла этот мудрый план Фатинице. Тотчас после завтрака я вышел из дома. Претли оседлали; я проехал через деревню, чтобы купить веревок, а потом уселся в своем гроте и принялся мастерить лестницу. Я был очень искусен в этом матросском ремесле, и потому лестница часа через два была уже готова. Я обернул ее вокруг себя, спрятав под одеждой, и вернулся домой тогда уже, когда обед должен был кончиться.