Приключения Оффенбаха в Америке

Не будем слишком строги к нему: разве кто-нибудь из нас отказался бы от больших денег за однодневку, слепленную кое-как? Во время парижской Выставки шестьдесят седьмого года толстяку Россини, уже лет десять как сочинявшему новые блюда вместо опер, заказали гимн для церемонии вручения наград, который назывался ни много ни мало «Гимн Наполеону III и его доблестному народу». Россини не присутствовал на премьере вместе с императорской четой и турецким султаном, хотя ему-то не надо было плыть через океан, а всего-навсего приехать в карете из Пасси. Гимн исполняли больше тысячи музыкантов и хористов (перечислив в партитуре все необходимые инструменты, Россини приписал: «Простите, что так мало»), в конце звонили колокола (французский, русский, итальянский и венгерский) и палила пушка. Журнал «Майский жук» поместил на обложку карикатуру: Россини дудит в трубу, одновременно раскачивая колокол и поднося запал к орудию. Извинялся он потому, что для торжественного закрытия Выставки пятьдесят пятого года Берлиоз собрал тысячу двести музыкантов и использовал электрический метроном, чтобы пять подручных дирижеров не сбивались с ритма.

Вы можете подумать, что во мне говорит черная зависть, ведь считается, что все музыканты завидуют друг другу. Да ни боже мой! Завидуют тому, чего не имеют сами, а талант всегда поклонится таланту. Я, например, боготворю Моцарта, преклоняюсь перед Мейербером, почитаю Обера и люблю Россини. К двухлетию «Буфф-Паризьен» я подготовил великолепное представление: «Директор театра» Моцарта, «Дон Брускино» Россини, «Куклы Виолетты» Адана! В зале были граф де Морни со своей супругой Софи Трубецкой, графиня Валевская, князь Понятовский, сюринтендант Императорских театров и префект парижской полиции, Россини же brillait par son absence[14]; он присутствовал на репетициях, но на премьеру не пришел, написав мне: «Жертвой – сколько угодно, соучастником – никогда!» И всё же он назвал меня «Моцартом с Елисейских Полей» еще при жизни – я хочу сказать, что он действительно произнес эти слова, а не журналисты вложили их ему в уста после смерти, покойник же не подаст на вас в суд за клевету. Некоторые усмотрели в моей любви к гениям попытку погреться в лучах чужой славы – но кто еще вернул бы блеск этим, увы, позабытым произведениям? Во Франции прежде знали только три отрывка из «Директора театра»; я добавил к ним еще четыре, взяв их из венской партитуры, и велел Галеви и Баттю переписать либретто. «Дон Брускино», который раньше считался шуткой молодого человека (во время увертюры скрипачи время от времени стучат смычками по пюпитру – экая экстравагантность!), теперь вдруг оказался «маленьким шедевром». Благодаря кому? Благодаря мне! Поэтому совершенно справедливо, что мой портрет соседствует с портретом маэстро на потолке Театра Россини, открывшегося к Всемирной выставке шестьдесят седьмого года (художник изобразил там еще Обера, Верди, Гуно и Виктора Массе[15] – неплохая компания). И с младшими своими современниками я не менее обходителен! Когда музыку к «Улиссу» в «Комеди-Франсез» заказали Шарлю Гуно (а не мне), «великолепное ее исполнение оркестром» под моим руководством «умножило ее достоинства», как писали в прессе. А Лео Делиб? Я первым разглядел его талант и переманил к себе из «Фоли-Нувель», а когда в Опере поставили «Коппелию», несравненный его балет, разве ему завидовал я – автор «Бабочки»? Вовсе нет! Но Вагнер!

ДУЭТ ОФФЕНБАХА И ВАГНЕРА

Giocoso

Ремарка: роль Вагнера – мимическая: он всё время пытается что-то сказать, но не может и слова вставить. Оффенбах (1,84 м) смотрит на Вагнера (1,63 м) сверху вниз.

Оффенбах (на мотив арии Лепорелло с донжуанским списком):

Месье Вагнер,
вы великий композитор,
остроумный и несравненный,
и считались бы первым из первых,
но вот только пред вами стоят: (bis)
Моцарт, Гайдн, Бетховен, Вебер,
Мендельсон и Доницетти,
Шуберт, Глюк, Герольд, Беллини,
Галеви и Буальдьё,
Плюс Обер и плюс Россини
И, конечно, Мейербер.
Безусловно – Мейербер!

Вы утверждаете, что создали новую немецкую музыку, совершив то, чего никто прежде вас не делал, но разве музыка рождается из ничего – то есть из поврежденного ума одного человека?

(Вагнер делает протестующий жест.)