Приключения Оффенбаха в Америке

Тевтонский праздник продолжался. После молитв и благословений была исполнена кантата «Столетнее размышление Колумбии» на музыку Дадли Бака (он американец, но учился в Лейпциге), затем настал черед патриотических речей, длившихся несколько часов. Когда они закончились, вся публика со слезами радости подхватила «Аллилуйю» Генделя (тоже немца) в исполнении тысячи хористов, которая завершилась под аккомпанемент «Карильона столетия», заводских гудков и залпа из ста орудий. Президент и компания проследовали в Зал машин, где Грант и Дон Педро запустили гигантскую паровую машину Корлисса – самую большую в мире. Американцы любят, чтобы у них было всё самое большое. Паровую машину изобрели англичане, но им не пришло в голову придать ей такие размеры – высотой с четырехэтажный дом! Котлы гудели, поршни свистели, колеса крутились – по крайней мере, это зрелище было доступно и из самого дальнего ряда.

Все журналисты сравнивали публику первого дня Выставки со стадом овец: стоит кому-нибудь одному пойти налево или направо, как тысячи других тотчас устремляются туда же, толкаясь, пихаясь, крича, отдуваясь, ругаясь… Люди, явившиеся поглазеть на диковинки, ушли домой, вконец измученные и так ничего и не увидев.

Интерес публики к новой пьесе обычно спадает через две недели (за редкими исключениями типа «Орфея в аду», «Прекрасной Елены», «Парижской жизни»… остановлюсь на этом), поэтому мы рассчитывали всё осмотреть не торопясь и без помех. Ах, я совсем забыл, что сегодня воскресенье! Все павильоны Выставки закрыты. Вот уж благословенный Господом день! Нам попалось навстречу только несколько человек, выходивших из церкви с требниками в руках и похоронным выражением на лицах. Когда я ненароком улыбнулся, меня чуть не испепелили гневными взорами. Если бы я, не ровен час, рассмеялся, меня бы сдали в полицию.

Ничего не поделаешь, мы отправились гулять по Филадельфии.

Улицы великолепны, по ширине не уступают бульвару Османа. Справа и слева выстроились домики из красного кирпича, окна обрамлены белым мрамором. Там и сям можно встретить уютный маленький отель. (Для владельцев гостиниц Выставка – манна небесная, цены выросли втрое.) Но больше всего здесь церквей. Неужели хорошеньким жительницам Филадельфии надо замаливать столько грехов? Я бы простил им и так.

На площади, образованной пересечением Брод-стрит и Маркет-стрит, возводят новую ратушу – City Hall, которая вся покрыта строительными лесами; мне с гордостью сообщили, что она обойдется в сорок миллионов долларов, то есть двести миллионов франков. В Америке дорого – значит красиво.

Побродив еще немного по берегу реки Скулкилл (это какое-то голландское название) и совершенно не зная, куда себя деть (всё ведь закрыто), мы вернулись в отель удрученные. Нам посоветовали осмотреть Индейскую скалу в парке Фэрмаунт. Я нанял экипаж, и мы отправились.

Ехать пришлось часа два, и всё это время находишься в парке – гордости филадельфийцев. Я понимаю их чувства, поскольку в жизни не видел ничего более живописного: крошечные домики, прячущиеся за кустами, извилистые речушки под деревьями, прохладные долины, тенистые овраги, великолепные рощи и везде роскошная зелень! Время от времени на пути попадаются рестораны и кабаре, полные людей. Мужчины развалились в креслах-качалках или сидят на обычных стульях, но положив ноги на что-нибудь, чтобы были выше головы, – у американцев так принято. Перед ними – большие стаканы с красным, зеленым или желтым лимонадом: вы уже знаете, что крепкие напитки по воскресеньям запрещены.

Я видел такие стаканы раньше – они похожи на пивные, и сам напиток называют рутбир – «корневое пиво». Услыхав слово Bier, я возмутился: я родился и вырос в Кёльне, выпил целое море кёльша, мне ли не знать, что такое пиво! Насладившись янтарным цветом прозрачной влаги в запотевшем высоком стакане, нужно выпить ее залпом и на миг вознестись на вершину блаженства, пока легкая горчинка во рту не напомнит о том, что мы всё еще на грешной земле. Вот что такое пиво, а не сладенькая пенящаяся водичка доктора Хайрса!

Надо полагать, кое-кто из американцев разделяет мое презрение к содовой (но не любовь к благородным напиткам): пока мы катили по парку, с нами раз пять или шесть чуть не столкнулась одна коляска, которой правили два местных уроженца, пьяных в зюзю, – не думаю, что это лимонад так действует на организм. Эта парочка словно нарочно гонялась за нами. Мадам Булар была напугана, мы тоже нервничали, но наш возница оставался невозмутим. Доставив нас на место, он степенно спустился с козел и взял под уздцы лошадь двух пьяниц, попросив их выйти из коляски. Те отказались. Тогда к ним поднялся невесть откуда взявшийся полисмен, схватил одного поперек туловища и бросил на руки другому полисмену, который принял груз очень бережно. После этого первый полисмен взял вожжи и уехал вместе со вторым пьяницей. За всё это время не было произнесено и дюжины слов, всё делалось молча, чинно, методично. Чувствовалось, что номер хорошо отрепетирован.