Приключения Оффенбаха в Америке

Гонители святого Понедельника выставляли его адептов заговорщиками и бунтовщиками, восстающими против своих хозяев, которые несут убытки из-за остановки производства, и ропщущими на правительство, начитавшись дурных газет. В самом деле, как сильно это упрощало задачу полиции во времена Империи: гуляет по воскресеньям – верноподданный, развлекается в понедельник – республиканец! Впрочем, и у господ-республиканцев бедный святой Понедельник тоже не в чести, поэтому в Париже ряды его поклонников поредели. Если рабочих можно заменить машинами, ревнителей традиций увольняют за прогулы. Незаменимым же сулят за отречение прибавку к жалованью. Иные хозяева сокращают в понедельник рабочий день, а то и сами подносят рабочим стаканчик, лишь бы оставались в мастерской. Так сказать, устраивают домашнюю молельню, чтобы не пустить их в храм. Наконец, самые хитрые догадались перенести день получки на среду или пятницу, чтобы жена рабочего успела потратить все деньги на рынке, а некоторые фабриканты и вовсе принялись выплачивать жалованье раз в месяц.

В распоряжении американских дельцов имеются самые разные способы держать рабочих в узде. Например, четыре года назад на фабрике ножей из Бивер-Фоллс в Пенсильвании началась забастовка: рабочие решили, что, поскольку business неуклонно развивается и прибыли хозяина растут, им тоже причитается прибавка к жалованью. Директор фабрики был с этим не согласен и всех уволил, наняв вместо англосаксов две сотни китайцев, которых он привез из Калифорнии и Нового Орлеана. Эту идею ему подсказал методистский священник-миссионер, который знал, что китайцы – трудолюбивые и непьющие.

На вокзале бедных китайцев встретила разъяренная толпа уволенных рабочих во главе с трактирщиками: зачем им клиенты, которые не пьют?! Полиция бросила все свои дела и несколько недель охраняла фабрику, чтобы не допустить беспорядков: об этом ее попросил поставщик китайцев из Сан-Франциско, который был обязан по контракту отправлять гробы с рабочими, умершими в Америке, на их далекую родину и, естественно, не желал нести такие расходы. Китайцам предоставили кров, рис и жалованье – доллар в день. Местным рабочим пообещали взять их на фабрику обратно, если они оставят китайцев в покое.

Директор остался доволен: китайцы трудились добросовестно, к тому же привлекали туристов, падких на экзотику; товар в лавке при фабрике расходился в один момент. (Помню, как в мае пятьдесят четвертого года театр «Порт-Сен-Мартен» и Ипподром завлекали зрителей китайскими клоунами, споря между собой о том, чьи китайцы настоящие; театр даже предъявил свидетельства о рождении своих артистов.) На жалованье теперь уходило пять тысяч долларов вместо тринадцати тысяч в месяц, к тому же резко сократились кражи. Но жители Бивер-Фоллса так и не приняли чужаков, не говоривших на их языке; на улице китайцев сталкивали с деревянных тротуаров в грязь, под колеса. Несколько рабочих умерли, их похоронили на отдельно отведенном участке кладбища, однако кости потом выкопали, разложили по мешкам и отправили в Китай: какой-то американец получил разрешение на застройку этого участка. Половина китайцев вернулась в Калифорнию еще до Выставки, и вторая половина вскоре последует за ними, так что директору предстоит новая головная боль. Не так-то просто ломать традиции.

Жаль, что мне не довелось увидеть настоящих китайцев! Значит, французы так и будут представлять их себе по персонажам моей буффонады «Ба-та-клан!», поющим всякую тарабарщину, которую выдумал Людо.

Картина пятая: «Оффенбах-гарден»

Мне предстояло давать концерты в недавно построенном крытом саду на углу Брод-стрит и Черри-стрит – такого же типа, как сад Гилмора, но поменьше. Такая же эстрада, такой же фонтан, такая же Ниагара, такие же цветные фонарики, такие же ложи-шале. Для меня главным было то, что и музыканты были те же самые: я привез их с собой из Нью-Йорка, слегка подрастеряв по дороге: теперь их было семьдесят пять вместо ста десяти. Сад еще не имел названия, у меня попросили позволения окрестить его «Оффенбах-гарден». Как я мог сказать «нет»?