Приключения Оффенбаха в Америке

В Вене тоже было жарко, когда я приехал туда дирижировать «Трапезундской принцессой» во время Всемирной выставки семьдесят третьего года, на Пратере. В одном «Карлтеатре» играли восемь моих оперетт! В зале стояла жуткая духота, но меня вызывали четыре раза, а на пюпитр положили лавровый венок. Тогда в Вене уже появилось множество подражателей, и кто-то из моих друзей-журналистов напечатал памятку для публики: как распознать музыку Оффенбаха. Если во время исполнения ваши ноги сами собой притоптывают в такт, а рука отбивает ритм на коленке, если по выходе из театра вы помимо воли напеваете одну из мелодий, которые только что услышали в первый раз, – это подлинный Оффенбах, если же нет, требуйте деньги назад.

«Выставка искусств, ремесел, продуктов земли и недр» в Филадельфии подрастеряла интерес со стороны публики, не желавшей платить за то, чтобы умирать от духоты в павильонах, получив предварительно солнечный удар. Однако я всё же решил ее осмотреть: странно не побывать на выставке, на которой ты – один из экспонатов.

Все павильоны находятся в парке Фэрмаунт, но обнесены забором длиной три мили, чтобы кто-нибудь ненароком не осмотрел их бесплатно. Входной билет стоит 50 центов (два с половиной франка); обслуживающий персонал может проходить и так. Ещё бы не хватало платить за вход на работу! За вдвое меньшую сумму можно приобрести путеводитель по Выставке. Омнибусы и экипажи подъезжают прямо к Главному зданию из черно-красного кирпича, но с разных концов: оно невероятно длинно, с колоннами через каждые пятнадцать шагов и с башенками по углам. На башенках есть балкончики для обозревания окрестностей. Внутри можно прогуливаться между залами, посвященными горному делу, металлургии, науке и производству, не опасаясь толчеи: проходы широки, и в них даже устроены фонтаны, дающие прохладу.

Павильон цветоводства выстроен в мавританском стиле и весьма отдаленно напоминает знаменитый Хрустальный дворец на Лондонской выставке пятьдесят первого года. Кроме того, есть четыре десятка отдельных павильонов: каждого из американских Штатов, зарубежных стран, частных и так далее. Из Главного здания можно перейти в Павильон сельского хозяйства, куда дети тащат матерей, чтобы полакомиться сладкой воздушной кукурузой, или в Павильон машин, где вас накормят обедом за пятьдесят центов. Для людей побогаче на выставке работают девять ресторанов, и среди них есть даже американские! Однако я слышал жалобы на дороговизну и обслуживание, поэтому не решился заглянуть в заведение, заманивавшее посетителей багровым рекламным плакатом с непонятными мне словами: «KETCHUP HEINZ». Увидев вывеску «Три брата-провансальца», я радостно устремился туда: парижская золотая молодежь слеталась в этот ресторан в Пале-Рояле, точно бабочки на свет лампы, – какие балы-маскарады там устраивали совсем недавно! Но вид прилавка, уставленного сифонами с содовой, меня отрезвил. Родня моей жены живет в Марселе, мы часто бывали там с Эрминией, и я точно знаю, что если братья-провансальцы и предпочтут что-то стаканчику доброго рома (ничего не выбрав среди ста сортов), то это будет пастис. Так что я обедал у Вердье. Там предлагают на десерт банан: это длинный плод в ярко-желтой кожуре, которую гарсон аккуратно счищает полосами, чтобы положить на вашу тарелку мягкий цилиндр кремового цвета; его едят ножом и вилкой, на срезе он желтоват, на вкус сладок и ароматен. Эти фрукты продают и на вынос – по доллару штука, аккуратно завернутыми в вощеную бумагу. Бананы растут на пальмах где-то на тропических островах. Я слышал, что в Ницце кто-то пытался их выращивать в оранжерее; было бы хорошо, если бы этот опыт удался.

Признаюсь сразу: тысячи рокочущих, лязгающих и отдувающихся машин интересовали меня крайне мало, оранжерей я повидал достаточно, поэтому я сразу направился в Галерею искусств, в облике которой угадывалось нечто французское. И в самом деле: позже мне рассказали, что немец Герман Шварцман, выстроивший почти все павильоны Выставки, не стеснялся заимствовать идеи у других и срисовал свою Галерею с плана Музея изящных искусств, представленного на конкурс Римской премии. Да-да, это французский «Beaux-Arts» во всём его великолепии – с гранитом, мрамором, арками, бельведерами, мансардной крышей и скульптурами по углам.

Внутри было душно и тесно, точно в лавке старьевщика, – вернее, в нескольких лавках антикваров, выстроившихся в анфиладу. Картины на сюжеты недавней войны официально запрещены, и тем не менее целую стену отвели под полотно «Сражение при Геттисберге» – разумеется, самую большую батальную сцену по сю сторону Атлантики. Здесь уверяют, что она исторически точна: художник, некто Ротермель, несколько раз побывал на местах боев, изучал военные карты и документы, беседовал с участниками событий и многих из них запечатлел на полотне, но дамы возмущались тем, что их заставляют смотреть на кровь и мертвые тела, и я с готовностью с ними соглашался. Мужчины не разделяли их возмущения, потому что гонорар живописца составил двадцать пять тысяч долларов.