Приключения Оффенбаха в Америке

Вот уже несколько лет он пытается подарить американцам статую от имени Франции. Сначала речь шла о статуе Лафайета (Бартольди родился в год смерти героя двух миров). Она была изготовлена три года назад за три месяца, но американцы не спешили ее забирать, не желая платить за перевозку. Разумеется, французы тоже не хотели на это тратиться, полагая, что сделали уже достаточно для франко-американской дружбы. Какой-то коммерсант, приехавший по делам в Париж, забрал статую с собой, и несчастный Лафайет томился в тесном ящике на таможне, пока разные министерства и ведомства двух стран обменивались официальными запросами. Наконец, совсем недавно его выкупила из заточения французская община Нью-Йорка, но он так и не нашел себе места на американской земле, потому что Франция подарила только статую, а нужен ведь еще и пьедестал![20] Не обескураженный этими проблемами, месье Бартольди se met en quatre[21], чтобы раздобыть денег на свою гигантскую статую Свободы, ведь тут речь идет уже не о тысячах, а о миллионах. Я сам был на большом банкете в отеле «Лувр», организованном Франко-американским союзом в ноябре прошлого года. За столом собрался «весь Париж», наш нынешний президент Мак-Магон, Александр Дюма-сын, послы Швейцарии и Америки. Повсюду были развешаны портреты Вашингтона, Франклина, Лафайета, Рошамбо и Линкольна, тут же стоял макет будущей статуи: женщина в античном хитоне и в венце с семью лучами высоко подняла зажженный факел в правой руке, а левой прижимает к бедру толстый фолиант – возможно, Кодекс Наполеона. Председатели комитета послали телеграмму Улиссу Гранту (три франка семьдесят пять сантимов за слово!): «Друзья Америки и Франции, собравшись в отеле Лувр, на празднике братства по случаю памятника Независимости, посылают президенту США выражение чувств сильнейшей симпатии». Шумиха в прессе, речь Эдуара де Лабулэ[22] в парламенте, музыкальный вечер в Опере, Шарль Гуно дирижирует своей ораторией «Свобода, освещающая мир», в которой воспевают ее бронзовое тело и огненную душу… В парижской мастерской Бартольди уже кипит работа. Ему осталось самое сложное: уговорить американцев собрать два миллиона долларов на постамент.

Рондо БАРТОЛЬДИ, СОБИРАЮЩИЙ МИЛОСТЫНЮ

Agitato

(На мотив «Шествия царей» из «Прекрасной Елены»)

Бартольди – республиканец, республиканец, республиканец

И не на словах

(Отнюдь не на словах).

Он здесь Свободы посланец, Света посланец, Мира посланец,

День-деньской в делах

(Он день-деньской в делах).

Но слишком дорога Свобода и не всем нужна.

И клянчит деньги посланец –

Мира посланец, Света посланец:

Ах, у всего-всего на свете есть цена.

Огюст Бартольди испытал немало трудностей и уже не раз оказывался в безнадежной ситуации. Он родился в Эльзасе; поражение Империи в войне с пруссаками лишило его родины. В своем Кольмаре он командовал отрядами Национальной гвардии, но был вынужден отдать приказ к отступлению перед превосходящими силами врага: его люди были едва обучены и не умели обращаться с ружьем, их попросту перебили бы, а город сожгли. Легко призывать к героизму, находясь далеко от опасности, а Бартольди заглянул ей в глаза.

Импровизированное правительство Национальной обороны выехало в Тур; министр юстиции поручил Бартольди деликатную миссию – встретить Джузеппе Гарибальди, предложившего Республике свою жизнь и шпагу, и дал ему чисто еврейские наставления[23]: действовать энергично, но осторожно. В феврале семьдесят первого года Гарибальди явился в Большой театр Бордо, где заседало правительство, – дразнить быков своей красной рубашкой. Левые ему рукоплескали, правые улюлюкали. Карбонарий не пытался перекричать этот гвалт: он развернулся и ушел; Бартольди за ним. В начале июня, через несколько недель после расстрела последних парижских коммунаров, он уехал в Америку – страну свободы, чтобы увековечить Свободу в бронзе – а то вдруг и там о ней забудут.

Эскизы были готовы давно, ведь изначально Бартольди намеревался установить даму с факелом в Александрии, чтобы она служила маяком возле Суэцкого канала, открытого за год до войны с Пруссией. Он поехал в Египет, его представили правителю – Исмаилу-паше, который очень тепло его принял и восторгался статуей. Только денег не дал. Рытье канала обошлось очень дорого, а кроме того, Исмаил-паша выстроил театр и заказал Верди «Аиду». Для Бартольди денег не осталось.