Приключения Оффенбаха в Америке

Сарду слишком увлекся искусством, позабыв о коммерции: он самозабвенно репетировал «Ненависть», объясняя каждому статисту, чтó ему делать в каждой сцене, а я терял три-четыре тысячи в день! Викторьен даже выстроил себе хижину на сцене, чтобы греться там в перерывах (я приказал не топить в театре, пока он закрыт для публики). Он так замучил солистов, что у них пропал голос; премьеру пришлось отменить, когда зрители уже расселись в зале, – еще десять тысяч вылетели в трубу! Я потратил триста шестьдесят две тысячи на эту постановку, сто шестнадцать тысяч на одни только доспехи и оружие! Музыку написал, конечно же, я, но это был совсем другой Оффенбах: церковный хор под аккомпанемент органа, литургические песнопения, марш монахов, победная песня в финале, фанфары, барабаны, колокольный звон… Партитуру не напечатали, я даже с этого ничего не получил! А потом, когда премьера наконец-то состоялась, беда подкралась с другой стороны – грипп! Кашляла публика, кашляла принцесса Матильда в своей ложе, кашляли солисты и статисты, так что финал был скомкан. Какое затмение на меня нашло, когда я решил показать трагедию со вдовами и сиротами людям, только что пережившим войну, голод и прочие ужасы осады? Надо было вставить хотя бы голых женщин, что ли, фокусы, дрессированных львов – вот тогда бы не пришлось нести убытки! Сарду мне клятвенно пообещал больше не писать ничего подобного. Публика любит искусство, но искусство веселое. Когда человек смеется, он кажется себе сильнее. Я быстро заменил «Ненависть» «Орфеем»; Луиза Тео согласилась нарядиться Купидоном с голыми ногами, и Галеви написал для нее куплеты про поцелуи; вечер 31 декабря прошел прекрасно.

В Лондоне той зимой давали моего «Уиттингтона» – грандиозный успех! Публика сбегалась в «Альгамбру» посмотреть берберский балет во втором акте; Кейт Сэнтли, напротив, была недовольна своей «слишком музыкальной» ролью: эта американка была хорошей актрисой, но певицей весьма посредственной. Директор «Альгамбры» собирался уходить на покой, и режиссер написал мне, что я должен его заменить и ставить в Лондоне репертуар «Гэте». Уехать из Парижа? Ну уж нет! Получил свои семьдесят пять тысяч – и довольно.

Есть композиторы, которых больше ценят за границей, чем в своей стране. Берлиоз, например. Оба представления его «драматической легенды» «Осуждение Фауста» в «Опера-Комик» обернулись провалом, совершенно разорив его. Тогда Бальзак посоветовал Берлиозу отправиться в Россию. И что же? В Петербурге и Москве его ждал триумф; квартиру ему предоставили в доме великой княгини Елены Павловны, супруги младшего брата царя, концерты проходили в зале Дворянского собрания. После первого же концерта («Ромео и Джульетта», «Римский карнавал», «Траурно-триумфальная симфония») автора вызывали на поклон двенадцать раз! В первый Берлиоз воскликнул: «Я спасен!», во второй – «Я богат!» Его гастроли в Англии были не менее успешными. Брюссель мог бы охладить тягу Берлиоза к путешествиям: этот город, как и Париж, разделился на его поклонников и хулителей, причем последних было больше. Зато в Лейпциге Берлиоз обменялся дирижерскими палочками с Мендельсоном, в Брауншвейге его увенчали лавровым венком, в Берлине ему рукоплескали и простая публика, и королевские особы. Что бы ему не сделаться вечным гастролером? А мне и в Париже хорошо. Ну, в смысле, жить можно.

Сарду обуяла мания величия: он требовал для «Дон Кихота» реальных декораций – никаких расписанных красками задников! Настоящий бык, настоящие мельницы, клоуны в надувных костюмах, изображающие свиней, гроза из электричества, настоящий пожар… На этом я оборвал его бредни, а заодно и свое директорство; у меня образовался карбункул на руке, мне сделали операцию, и я не мог ни писать, ни дирижировать, ни появляться в театре, ни видеть Сарду. Милейший Винцентини избавил меня от этой обузы; взамен я обязался отдавать все свои новые вещи в «Гэте» и не работать с «Шатле», театром «Порт-Сен-Мартен», «Ренессанс», «Амбигю» и «Театр-Лирик». Поэтому я носился как угорелый в своем экипаже между сквером Искусств и ремесел, пассажем Шуазель и бульваром Монмартр: в «Гэте» ставили «Путешествие на Луну», в «Буфф» – «Креолку», в «Варьете» – «Состоятельную булочницу». Как будто этих забот мне было мало, Жюль Верн подал жалобу в Комиссию по авторским правам: пушка, из жерла которой король Влан с принцем Капризом и ученым Микроскопом улетают на Луну, была якобы скопирована с гравюры из его книги. Хорошо еще, что господин Крупп не подал иск к театру на том же основании! Все от меня чего-то хотят, всем я должен! Может быть, хоть щедрые американцы позволят мне расплатиться с долгами и…

Ну вот я и вспомнил наконец, где я и зачем я здесь. Простите, господа, за чересчур длинное соло; надеюсь, вы не заскучали.

В парке Фэрмаунт повсюду играют небольшие оркестры – в ресторанах, в павильонах, на эстрадах в аллеях, и это не считая благочестивых хоров от общества трезвости, уже знакомых мне черномазых «менестрелей» и самых разных шествий с невообразимым набором музыкальных инструментов.