Приключения Оффенбаха в Америке

Его фразу «Империя – это мир» не высмеял только ленивый, но Франция-то не пострадала. В первый раз Всемирную выставку в Париже устроили во время Крымской войны, во второй – к концу Мексиканской экспедиции; в промежутке были Маджента и Сольферино, обогатившие палитру модных цветов новыми оттенками. Во время Парижского конгресса пятьдесят шестого года я развлекал его участников своими опереттами и получил за это от императора бронзовую статуэтку Эвтерпы; мою кантату «Миру – мир» на слова Галеви исполняли восемь вечеров подряд – пока служители Ботанического сада не сумели наконец вырвать у орла перо, которым Наполеон III поставил свою подпись под мирным договором. В июле пятьдесят девятого в «Буфф-Паризьен» представили «Маркитанток Великой армии»; главный герой-итальянец (школьный учитель) ждет, кто первым войдет в его деревню – французы или австрийцы, и на всякий случай раздобыл себе мундиры обеих армий. Первыми вошли французы, учитель стал зуавом, а его ученицы – маркитантками. Через пять дней после премьеры Наполеон III и Франц-Иосиф встретились в Виллафранке, положив конец войне; мне велели переименовать пьесу в «Маркитанток зуавов», а еще через неделю ее сняли с репертуара: всем театрам запретили ставить «военные» пьесы на злобу дня, чтобы не злить австрийцев! Император вручил по серебряной медали моим либреттистам и мне самому (гимн, исполнявшийся в конце пьесы, имел большой успех у публики), но это не компенсировало расходы на постановку. Впрочем, всё это пустяки. Открывались новые театры! С режимом привилегий, введенным при царе Горохе (то есть, прошу прощения, при «короле-солнце»), наконец-то было покончено. Правда, барон Осман снес добрую половину бульвара Тампль вместе с «Театр-Лирик» и еще шестью театрами, но их потом выстроили заново в других местах. Я получил французское гражданство за особые заслуги перед приемным отечеством и крест Почетного легиона. (Я бы не позволил себе выходку Берлиоза, которого наградили орденом через три года после меня, а он отказался его брать: «Плевал я на ваш крест! Дайте мне мои деньги!») Конечно, мадам Цензура, слишком мнительная и туповатая, добавляла большую ложку дегтя в эту бочку меда, не говоря уже о полицейской слежке (в том числе за дамами не самых строгих нравов), и всё же казалось, что все, от крестьян до банкиров, счастливы и довольны.

Летом пятьдесят седьмого года, когда я увез труппу «Буфф-Паризьен» в Лондон – показать королеве Виктории (как она хохотала!), герцог Омальский, побывав в театре «Сент-Джеймс», попросил меня привезти артистов в Туикенем, чтобы они выступили перед его матерью – королевой Амелией, в Орлеан-Хаусе. Мне показалось неудобным ему отказать, хотя я и опасался, что это не понравится французскому правительству. Мы поехали; ее величество пролила несколько слезинок после «Vive la France!»[38] в финале «Драгунетты»; Джон Митчелл устроил обед для артистов, а я согласился сыграть на виолончели. После этого мы вернулись в Лондон и выступали там до 14 июля… которое, разумеется, никто не праздновал. А вот австрийское правительство запретило гастроли всех французских театров еще за год до итальянской кампании. Но это оказалось к лучшему: вместо Вены мы открыли для себя Бад-Эмс в герцогстве Нассау – чудный курорт с прекрасным казино. Там я тоже согласился сыграть на виолончели перед аристократической публикой, среди которой находился граф фон Бисмарк. Через двенадцать лет он отправит из Эмса злосчастную депешу, которая вызовет проклятую войну. Я при этом не присутствовал: когда Нассау отошло к Пруссии в шестьдесят шестом году, мы перестали ездить в Эмс и предпочли ему Баден в Бадене. Как же этому обрадовались курортники, которые теперь вновь могли ходить в театр на мои оперетты, будто и не уезжали из Парижа, тогда как раньше их угощали только Берлиозом и сочинениями Полины Виардо – утратившей голос певицы, жившей в Бадене вместе со старым мужем и безнадежно влюбленным в нее писателем из России.

Анри д’Артуа понимал, что французский народ счастлив и без него. Отложив великие планы на будущее, он тихо жил в своем замке под Веной, изредка отправляясь в путешествия. Он запретил своим сторонникам участвовать в политической жизни Империи, голосовать и искать выборных должностей, попытался примириться с орлеанистами и вел тайную переписку с легитимистами, время от времени обращаясь с манифестами к французам, которым он обещал свободу, равенство и братство (во Христе), если им придет фантазия сделать его королем. Принц де Жуанвиль вместе с обоими племянниками сражался в Америке на стороне северян. Герцог Омальский пытался влиять на умы через газеты, приобретая в них паи.