Граф де Шамбор не соглашался ни воцаряться, ни отрекаться; герцог Омальский прозвал его «месье Лишний» и пел дифирамбы трехцветному флагу, прекрасно отражавшему суть вещей: окоченевшие до синевы французы краснеют от гнева, когда им показывают белое. А тут еще в Англии умер отпущенный пруссаками на волю Наполеон III, и его уцелевшие сторонники провозгласили семнадцатилетнего имперского принца Наполеоном IV. (В Лондоне кончина Бонапарта наделала много шуму, а в Париже только породила анекдот, который пересказывали друг другу зрители «Буфф»: «Слышали, какими были последние слова императора? Если бы я знал, что так скоро умру, погиб бы под Седаном».) Выведенный из терпения, Тьер заявил, что монархия во Франции более невозможна: трон один, и занять его втроем нельзя. Он думал, что тем самым сохранит власть за собой, однако с Коммуной уже расправились, пруссаки, получив деньги, ушли – «мавр сделал свое дело». В мае семьдесят третьего года Тьера вынудили подать в отставку и немедленно заменили маршалом Мак-Магоном – покорителем Алжира, плененным под Седаном и утопившим Коммуну в крови. Он обещал восстановить в стране «нравственный порядок» перед возвращением монарха. Бедный Лео Делиб! Премьера его оперы «Так сказал король!» состоялась как раз двадцать четвертого мая, в день свержения Тьера, и публику больше занимала речь президента.
Граф Парижский заключил договор с Анри д’Артуа: орлеанисты признают Шамбора единственным претендентом на трон, если тот, в свою очередь, назовет графа своим наследником. Знаменитый мастер Биндер изготовил королевскую карету; повсюду имперских орлов заменяли на лилии. Первая статья новой, еще не принятой Конституции провозглашала наследственную монархию. Торопя события, несколько газет написали, что Генрих V согласен оставить трехцветный флаг, на что тот ответил возмущенным опровержением. Котировки на Бирже тотчас поползли вниз. Не ожидавший такого Анри д’Артуа всё-таки приехал в Версаль инкогнито и испросил аудиенции у орлеаниста Мак-Магона, в чём ему было отказано. Депутаты продлили полномочия президента на семь лет. На недавних выборах большинство получили республиканцы; имперский принц Наполеон, служащий в английской армии, тоже имеет группу своих сторонников в палате и публикует статьи в газетах; его дядя Наполеон-Жером Бонапарт с обоими сыновьями перебрался в Париж, поближе к делу. Возможно, во Франции однажды явится очередной homme providentiel[39]
… Что ж, будем ждать, хотя я могу ему только посочувствовать.Картина десятая: Спальный вагон
В Олбани один американец представил мне свою жену и тещу. Пока мы беседовали, мимо проходил продавец вееров. Купив пару за несколько центов, я преподнес их дамам.
– Мы примем их, сэр, но при одном условии, – сказали они: – Напишите с краю ваше имя.
– Ах, автограф! – догадался я. И тотчас исполнил их желание.
(На мотив рондо Бразильца из «Парижской жизни»)
Конечно, меня и во Франции часто просят написать что-нибудь в альбом, но американцы просто помешаны на автографах и в своей мании доходят до неприличия. Собиратели автографов гонялись за мной в ресторанах, публичных садах, театрах и даже на улицах, чтобы любой ценой заполучить несколько строчек моим почерком. Более того, каждый день я получал с десяток писем со всех концов Соединенных Штатов – порой наивных, а порой изобретательных:
«Сэр,
Я держал пари со своим другом, что вы родились в Париже. Ставка высока. Соблаговолите сообщить мне письмом, выиграл ли я пари».
Другой поспорил, что я родился в Кёльне. Третий утверждал, что я появился на свет в немецком городке Оффенбах на реке Майн, где изготавливают всем известные ножи, четвертый – что в Бонне. И каждый просил «сообщить письмом» правильный ответ. Устав объяснять, что в Бонне родился Бетховен, а в Париже – уйма других достойных людей, я стал подписываться O. de Cologne[40]
.