Морская, речная и полевая свадьба,
на которую вы приглашены и в ходе которой
девица Эрминия фон Овен-Бык
сочетается вторым браком, после двадцати пяти сверхурочных лет, c
маэстро знаменито, фантастико и чудесато
Якобусом Оффенбахусом Магнусом,
автором множества прославленных произведений, в том числе:
Веселая БЕРТА,
Верная МИМИ,
Царственная ПЕПИТА,
Милая ЖАКЛИН и
Несравненный ОГЮСТ,
или Упоение взора, Нектар для сердец.
Все пять произведений созданы в соавторстве.
Выставка семейства Оффенбах с описанием каждого экспоната – перечисление его достоинств, способностей и талантов, признание в грехах и скрытых недостатках,
Вилла сияла огнями, из Гавра прислали военный оркестр, я сам исполнял польку на дудочке, встреченную овациями многочисленной публики; в четыре часа утра гости в маскарадных костюмах разбрелись по всему городку. Мы притворились, что фейерверк и бал пятнадцатого августа[45]
тоже были в нашу честь и танцевали на нём с Эрминией, нарядившись сельскими новобрачными.Зимой я уехал в Вену, где решили поставить моего «Вер-Вера» под новым названием «Какаду». Третьего февраля я дирижировал оркестром на премьере в «Карлтеатре» и собирался остаться на репетиции «Разбойников» в «Театре ан дер Вин», как вдруг из Парижа явилась Вальтесс: она окончательно бросила сцену и собиралась отныне быть только моей любовницей, не утруждая себя пением. В Вене меня знала каждая собака; я спешно увез Вальтесс в Триест, подальше от нескромных глаз, но, как оказалось, кто-то всё же предупредил Эрминию. Она примчалась в Венецию, застигла нас вдвоем и устроила скандал, на какой способна лишь испанка. Борзописцам даже не нужно было подкупать горничных или подслушивать у дверей – звон шел на всю лагуну! Шум можно заглушить только грохотом, поэтому я поскорее вернулся в Париж и организовал грандиозный праздник в «Гранд-Отеле», прославленном «Парижской жизнью»: сто пятьдесят гостей, оркестр в двадцать пять музыкантов, Гортензия Шнайдер, Тереза, обе труппы «Буфф» и «Варьете», бал до шести утра – эта дымовая завеса обошлась мне в огромные деньги, но цель была достигнута: писаки забыли про мою личную жизнь и строчили описания меню.
Вальтесс бросила меня после войны ради князя Любомирского, разорила его, а потом и еще несколько любовников. Видели бы вы ее парадную кровать – говорят, из чистого золота! Я и сам-то не видел; она показала ее только Эмилю Золя, а когда Дюма-сын попросил о той же милости, она ему сухо ответила: «Дорогой мэтр, вам это не по средствам».
Она говорила, что любить можно сильно или чуть-чуть, но только быстро: любовный трепет подобен короткой птичьей трели, и если к ней сразу не прислушаться, потом будет поздно. Вот в чём удобство общения с такими женщинами, как Вальтесс, – всегда знаешь, чтó им от тебя надо. Хотя… каждому хочется, чтобы его любили ради его самого.
Зульма продолжала ревновать меня к каждой юбке. Она выжила из труппы Анну Ван Гель, и та ушла к Лекоку. Я подыскал ей на замену Марию Эльброн и мучился на репетициях с этой хорошенькой гусыней, которая должна была петь Жинетту в «Браконьерах», а Зульма (Фраголетто) донимала меня своими капризами, грозя отказаться от роли, когда я изменил ее вступительные куплеты, как будто мне было мало ссор с режиссером Руссо, постоянно переделывавшим мои мизансцены! Я «всего лишь композитор»! Да, черт побери, я композитор! Я никогда не поставлю солистов позади ударных и духовых, я знаю, где лучше акустика, я помню, что сразу за дуэтом – выход кордебалета: раз-два-три-четыре, тралала-тарара-рам, и если солистов вовремя не отвести в сторону, их попросту сметут! А тут еще Зульма со своей ревностью!