Мне на глаза попалась статья, озаглавленная «Обратная сторона медали». Молодая девушка девятнадцати лет, Мэри Хенли, прогуливалась по Восьмой авеню с двумя подругами, как вдруг возле 22-й улицы кто-то запустил шутихи. Мэри почувствовала, что горит; подгоняемая страшной болью, она побежала, пылая, как факел; несколько мужчин бросились к ней, чтобы сбить огонь, но было поздно: она представляла собой одну живую рану.
Газета выпала у меня из рук. Я снова видел столб огня в темном коридоре, издававший истошные крики. Это было в конце сентября 1850 года; я приехал из Парижа в замок Вильлуэ, принадлежавший Фробервилям, чтобы участвовать в благотворительном концерте, устроенном знатными дамами Турени. Меня оставили ночевать; гости разъехались. Было уже поздно, я собирался лечь в постель, и вдруг эти страшные вопли из коридора! Мадам де Вэн, тоже гостившая у Фробервилей, решила раздеться сама, не беспокоя горничную, но подошла слишком близко к камину… Муслиновое платье загорелось. Увидев ее обезумевшей от боли, я тоже потерял способность соображать и бросился гасить пламя голыми руками – тщетно. Мадам де Фробервиль срывала с подруги горящие лоскуты, рискуя загореться самой; я бросился обратно в спальню, схватил плотное одеяло и завернул в него несчастную… Ей было всего двадцать четыре года. Полчаса спустя из Шомона приехали её муж и месье де Фробервиль… Как сокрушался месье де Вэн, что отпустил жену одну! Бедняжка обуглилась от груди до пят. Спасти ее было уже невозможно, однако она промучилась еще четыре дня, пока душа не покинула наконец ее изуродованное тело… Только тогда я вспомнил о себе и ужаснулся. Правая рука полностью обожжена, на левой пострадали два пальца; боль страшная, несмотря на компрессы и примочки, но самое главное – смогу ли я снова играть на виолончели? А Эрминия всего две недели как произвела на свет Мими! Однако в самый день смерти несчастной мадам де Вэн я подписал трехлетний договор с «Комеди-Франсез», обещавший мне пятнадцать тысяч франков годового жалованья за руководство оркестром. Дирижерскую палочку я смог взять в руки в середине октября, а в апреле уже вновь давал концерты в зале Герца: вся улица Виктуар была запружена каретами с гербами! О страшном происшествии в Вильлуэ я старался не вспоминать, но двенадцать лет спустя юная и прекрасная Эмма Ливри, неповторимая «Бабочка» из моего единственного балета, жестоко обожгла свои крылья – ее юбка вспыхнула от газового рожка во время репетиции… Эмму принесли на носилках в ее квартирку на улице Лаффита, в двух шагах от моего дома… Бедняжка промучилась сто тридцать один день! Ей было двадцать два года. Мой балет умер вместе с ней, как и моя карьера в Опере… Когда в мае шестьдесят девятого мне сообщили, что платье загорелось на Гортензии Шнайдер, гастролировавшей в Лондоне, меня чуть не хватил удар. К счастью, англичане оказались на высоте и сохранили для нас божественную Эвридику.