Приключения Оффенбаха в Америке

В Париже сто двадцать частных прачечных, не считая бесплатных общественных и восьмидесяти плавучих, на Сене и канале Сен-Мартен, – вот изнанка города, который хочет выглядеть всегда свежим и чистым. Тысячи прачек работают без выходных среди пара и едкого щелока, кипятят, трут, полощут, отжимают… В один-единственный день в году они покидают свою плавучую каторгу и высыпают на парижские бульвары, составляя веселую свиту Королевы Королев. (На праздник каждая прачечная получала свою королеву, которая узнавала о перемене в своей судьбе лишь утром, явившись на работу. Ее избранием занимался некий тайный комитет, исходя из каких-то своих соображений. Впрочем, таковы, по сути, любые выборы, как я уже имел несчастье убедиться.)

Как было бы хорошо, если бы люди вернулись к языческим обычаям праздновать явления природы, не имеющие ни религиозной, ни политической окраски! Кого могли бы оскорбить проводы зимы? Кто смог бы оспорить реальность летнего солнцестояния? Кому не захотелось бы повеселиться на празднике урожая или радостно встретить Новый год? Вот где царило бы настоящее единение! А на официальных торжествах в честь неких памятных дат и веселье протокольное.

Наполеон Великий заставил всю Францию отмечать свой день рождения (15 августа), выкопав где-то святого Наполеона, якобы замученного именно в этот день. Чем можно было заняться в этот праздник? Да так – помолиться за здоровье императора, посмотреть на парад, поглазеть на фейерверк, ну, может быть, сходить на концерт и объесться в буфете. Ту же программу предлагали на день коронации, мистическим образом совпавший с годовщиной победы при Аустерлице. Как известно, Бонапарт предпочитал комедиям трагедии – и в жизни, и на сцене, а главным музыкальным жанром при нём были военные марши. Вернувшие себе трон Бурбоны отменили даже такие праздники и, не имея собственных побед, учредили памятную дату в годовщину казни Людовика XVI – общенациональный день покаяния. Орлеанисты робко отмечали годовщину Июльской революции, приведшей к власти Луи-Филиппа, но тоже отдавали предпочтение панихидам – по борцам, погибшим за свободу. То есть почти полвека Франция, считающаяся во всем мире символом бесшабашного веселья, в свой национальный праздник выслушивала заупокойную службу. День взятия Бастилии сорок с лишним лет отмечали тайком – это был вызов властям, фига в кармане. Всенародно избранный император Наполеон III вернул в праздничный календарь 15 августа – свои именины, совпавшие с днем Успения Богородицы. С самого утра звонили колокола и палили из пушек; затем в церквях служили благодарственный молебен, а бедным раздавали еду; после молебна был парад – военных, национальных гвардейцев или пожарных, то есть любых людей, носивших мундир, какие только имелись в каждом городке; потом – игры и забавы, увеселения и спектакли, а в завершение – пирушки и танцы под фейерверк или, на худой конец, иллюминацию. Разумеется, всё это на фоне прославления именинника в стихах и в прозе – христианнейшего монарха, защитника крестьян и рабочих, вознесенного на трон волеизъявлением народа, что несказанно бесило республиканцев, распространявших антиправительственные памфлеты и пытавшихся испортить праздник всеми возможными способами. Когда Империя рухнула, растоптанная прусским сапогом, республиканцы быстро нашли виновного: это Жак Оффенбах своими оперетками развращал молодежь, подрывая нравственные устои и суровые республиканские идеалы! Раз уж они взяли на вооружение нелепые аргументы Поля Скудо, музыкального критика из «Ревю де дё монд» (Берлиоз считал его маньяком, который всячески его преследует, и был неправ: Скудо ненавидел всех музыкантов – и Листа, и Верди, и Гуно, и даже Вагнера), им не мешало бы вспомнить, что сей зоил[49] окончил свои дни в сумасшедшем доме.