Приключения Оффенбаха в Америке

В числе пассажиров теперь были целых два врача – доктор Бастьен и доктор Руссель; оба хворали на всём протяжении переезда, о чем я вдвойне сожалел, поскольку они, хоть и республиканцы, были настоящими путешественниками, то есть людьми, много повидавшими, много читавшими и умевшими жить. Но и без них за столом капитана собиралось превосходное общество. Французский консул в Нью-Йорке господин де Лафоре, покинувший свой пост на несколько месяцев, чтобы поправить здоровье, был очаровательным собеседником, а секретарь русской миссии в Вашингтоне господин Бакутов (если я правильно запомнил его фамилию), замечательно воспитанный молодой человек, не давал угаснуть разговору, придавая ему новое направление. Я выиграл у него несколько партий в безик, что добавило приятности этому путешествию. Ах, скорей бы оказаться в милом Этрета и вернуться под своды моего дорогого казино, где играют в «красное и черное» и всё решает случай, а не сложные расчеты!

Игра – это одна из моих drei Passionen, я вам уже говорил. Музыку я страстью не считаю: это моя жизнь, без нее меня просто не существовало бы.

В июле шестьдесят шестого года мы были в Эмсе, я репетировал «Увольнительную на десять часов», как вдруг явился отряд пруссаков, закрыл казино и конфисковал его выручку. Я немедленно уехал в Париж – какая уж тут премьера! К счастью, в Бадене тоже было казино – и какое! Основанное еще при Реставрации знаменитым Жаком Беназе – совладельцем всех парижских игорных домов. Именно на отчисления с их доходов и существовали театры, субсидируемые правительством. Жак Беназе ввел моду на рулетку, потеснившую фараон, а его сына Эдуара прозвали «герцогом Зеро». Эдуар принес в тихий Баден парижский шик. Курзал, называвшийся по старой памяти Conversation («домом бесед», как во времена коллегии иезуитов), обзавелся Зимним садом, Флорентийским залом, Салоном Помпадур и Террасой баккара, отделанными французскими декораторами. На площади, слева от входа, находилась круглая крытая эстрада, где с семи часов утра играл военный оркестр – его репертуар состоял в основном из моих мелодий. Сам я появлялся ровно в три часа пополудни и проходил по галерее мимо высоких коринфских колонн, пожимая руки, кланяясь дамам, перебрасываясь шутками со знакомыми и устраивая дуэль на зонтиках с Эрве. Я проводил два часа за столом «тридцать и сорок» или возле рулетки, а затем переходил в соседнее здание театра, где в летние месяцы играли только мои оперетты – «Песню Фортунио», «Помолвку при фонарях», «Болтунов», – и никто не сумел бы понять по моему лицу, в выигрыше я сегодня или в проигрыше… Разве что официанты, рассчитывавшие на чаевые, или мальчишки-попрошайки могли бы просветить вас на этот счет. (А кому не доводилось проигрываться? Принц де Жуанвиль однажды заложил в ломбард часы, чтобы уплатить карточный долг, но постеснялся прямо ответить на чей-то бестактный вопрос о том, где они, сказав, что забыл их у тетушки; с тех пор ломбард называют «теткой».) В день баденской премьеры «Трапезундской принцессы» я убежал в антракте в казино, потому что мне только что представили молодого журналиста, который еще ни разу не играл, – он должен был принести мне удачу. Мне в самом деле везло в рулетку, и я с большой неохотой вернулся к дирижерскому пульту, повинуясь настойчивому звонку. Но господин фон Бисмарк, образовавший Северо-германский союз вместо просто Германского, не придумал ничего умнее, чем запретить в нем публичные азартные игры. Узнав об этом, Эдуар Беназе скончался в Ницце, а его преемник Жак Дюпрессуар удерживал позиции до последнего дня семьдесят первого года, после чего тоже вывесил белый флаг. Неужели Бисмарка некому остановить?..

На «Канаде» также ехал мой добрый друг Берти-Мариотт, корреспондент «Фигаро», с которым мы вспоминали о наших похождениях в Америке и господствующих там нравах. Порою к нам присоединялись мистер Глизенкеймер – американский коммерсант, знающий множество языков, и мистер Уайт – мулат, получивший первую премию в Парижской консерватории по классу скрипки. Всю дорогу стояла отличная погода, и поездка была омрачена лишь тремя небольшими происшествиями. Первое произошло, когда мы только отчалили. «Канада», доверенная неловкому лоцману, ткнулась носом в борт «Америки». Мы оставили глубокую вмятину в борту этого судна и потеряли одну из спасательных шлюпок. Мрачный грохот, вызванный столкновением, произвел на меня сильнейшее впечатление: на какой-то миг я решил, будто небеса обрушились мне на голову. К счастью, мы все отделались легким испугом.