Приключения Оливера Твиста

This flood of tears left Mr. Sowerberry no alternative.	Этот поток слез лишил мистера Сауербери возможности сделать выбор.
If he had hesitated for one instant to punish Oliver most severely, it must be quite clear to every experienced reader that he would have been, according to all precedents in disputes of matrimony established, a brute, an unnatural husband, an insulting creature, a base imitation of a man, and various other agreeable characters too numerous for recital within the limits of this chapter.	Если бы он хоть на минутку поколебался сурово наказать Оливера согласно всем прецедентам в супружеских размолвках, то заслужил бы, как поймет искушенный читатель, наименование скотины, чудовища, оскорбителя, гнусной пародии на мужчину и другие лестные отзывы, слишком многочисленные, чтобы их можно было уместить в пределах этой главы.
To do him justice, he was, as far as his power went-it was not very extensive-kindly disposed towards the boy; perhaps, because it was his interest to be so; perhaps, because his wife disliked him.	Нужно отдать ему справедливость: поскольку простиралась его власть, - а она простиралась недалеко, - он был расположен щадить мальчика, может быть потому, что это отвечало его интересам, а быть может потому, что его жена не любила Оливера.
The flood of tears, however, left him no resource; so he at once gave him a drubbing, which satisfied even Mrs. Sowerberry herself, and rendered Mr. Bumble's subsequent application of the parochial cane, rather unnecessary.	Однако поток ее слез поставил его в безвыходное положение, и он отколотил Оливера так, что удовлетворил даже миссис Сауербери, а мистеру Бамблу в сущности уже незачем было пускать в ход приходскую трость.
For the rest of the day, he was shut up in the back kitchen, in company with a pump and a slice of bread; and at night, Mrs. Sowerberry, after making various remarks outside the door, by no means complimentary to the memory of his mother, looked into the room, and, amidst the jeers and pointings of Noah and Charlotte, ordered him upstairs to his dismal bed.	До наступления ночи Оливер сидел под замком в чулане в обществе насоса и ломтя хлеба, а вечером миссис Сауербери, стоя за дверью, сделала ряд замечаний, отнюдь не лестных для памяти его матери, затем - Ноэ и Шарлотт все это время осыпали его насмешками и остротами -приказала ему идти наверх, где находилось его жалкое ложе.
It was not until he was left alone in the silence and stillness of the gloomy workshop of the undertaker, that Oliver gave way to the feelings which the day's treatment may be supposed likely to have awakened in a mere child.	Оставшись один в безмолвии и тишине мрачной лавки гробовщика, Оливер только тогда дал волю чувствам, которые после такого дня могли пробудиться даже в душе ребенка.
He had listened to their taunts with a look of contempt; he had borne the lash without a cry: for he felt that pride swelling in his heart which would have kept down a shriek to the last, though they had roasted him alive.	Он с презрением слушал язвительные замечания, он без единого крика перенес удары плетью, ибо сердце его исполнилось той гордости, которая заставила бы его молчать до последней минуты, даже если бы его поджаривали на огне.
But now, when there were none to see or hear him, he fell upon his knees on the floor; and, hiding his face in his hands, wept such tears as, God send for the credit of our nature, few so young may ever have cause to pour out before him!	Но теперь, когда никто не видел и не слышал его, Оливер упал на колени и заплакал такими слезами, какие мало кто в столь юном возрасте имел основания проливать - к чести нашей, бог дарует их смертным.
For a long time, Oliver remained motionless in this attitude.	Долго оставался Оливер в этой позе.
The candle was burning low in the socket when he rose to his feet.	Свеча догорала в подсвечнике, когда он встал.