Прикосновенье

Вытаскивал тайком, —
Что ж, дело молодое, —
Бидоны с молоком
Вечернего надоя,

Что часто, от тепла,
В колодец опускали.
А ночь уже текла
Из притемненной дали.

Горели под луной
Бидонов белых слитки.
Под крышкой ледяной
Вверху густели сливки.

Девчонок городских
Во тьме светились лица,
И он, жалея их,
Велел не торопиться.

Мерцали небеса,
Поистине бездонны.
Лишь через полчаса
Он опускал бидоны.

Все было оттого,
Что шла война на свете.
Дружков — ни одного,
Одни подружки эти.

Плыла луна в кольце,
Под ней плыла поляна.
Был отпуск при конце,
И подживала рана.

ТАРЕЛКИ

В военный год, средь снежной дали,
От станции за три версты,
Мать наливала — вмиг съедали.
Тарелки были вновь чисты.

Вставали — труженики тыла, —
Их обогреть и накормить
Ей нелегко в ту пору было, —
Легко посуду было мыть!

«Все мне было обещано…»

Все мне было обещано,
Лишь окончиться надо войне.
И любимая женщина
Стала изредка видеться мне.
Долго по свету рыская,
Лучше ты не найдешь все равно.
Смотрит близкая-близкая
И знакомая сердцу давно.

Утро брезжило раннее,
Над блиндажиком вился дымок.
Несмотря на старания,
Я лица ее вспомнить не мог.
Только помнил, что славная,
Улыбается, беды гоня.
Ну а самое главное —
Что без памяти любит меня.

«Где-то на юге горела степь…»

Где-то на юге горела степь,
Где-то грустили поля об озими.
Город неведомый Кингисепп
Все-таки сдан в сорок первом, к осени.

Целый вагон командирских жен, —
Ах, как тревожно на новом месте им! —
Был оглушающе поражен
Этим, понятным лишь им, известием.

Выскочил враг к роковой черте,
Вдоль рубежей и редутных запаней,
И в западне оказались те,
Что оставались немного западней.

Каждый судьбу свою получал.
Сделавшись ко всему готовыми,
Плакали жены их по ночам,
Подозревая, что стали вдовами.

БАЛЛАДА О ПРОЛИТОЙ КРОВИ