Принц инкогнито

В конце аллеи распахнуты кованые ворота: упряжки и автомобили, хрустя гравием, медленной вереницей тянутся к богато иллюминированному дворцу. На предыдущей стоянке, в Бизерте, мы видели похожие мавританские цитадели с узкими арочными окошками и зубцами на стенах. Под воротами отираются мрачные личности в кепках-копполах, с ружьями на ремнях. Невозможный матрос шёпотом объясняет, что это сподвижники дона Джованни, самоотверженные маффиози, пожертвовавшие и семьёй, и заработком, чтобы защищать коза ностра, правое гарсонское дело: мимо маффии мышь не проскочит…

Мыша, может, и не проскочит (думает Минька) — а два человека в матросских куртках — ползком-ползком — незамеченными пробираются вдоль белёной стены, которая окружает виллу дона Джованни. Стена закругляется, вскоре из виду теряются въездные ворота — зато и нас оттуда не углядеть. Охраны нет. Похоже, вместо того, чтобы скучать в темноте, поджидая мексонских шпионов, все маффиозиглазеют на съезд гостей…

Удача! Над головой — знакомые Миньке мочалки: за оградой растут фикусы Вениамина, вывешивают наружу ветви. Как заправский моряк Минька отлично умеет карабкаться по канатам. Поплевав на руки, подтянулся — рывок, другой — и сидит верхом на стене. Вслед за ним Невозможный… — и уже оба внутри колоссального дерева. Под ладонями прохладная, как шершавый камень в соборе, складчатая кора. Ветви сплетаются между стволами. Не спускаясь на землю, Минька и Невозможный матрос перебираются с одного дерева на другое, на третье, переползают по толстым удобным ветвям — и наконец устраиваются в развилках напротив дворцовых окон.

На мраморной лестнице выставлен караул, наряженный по-старинному — парики, треуголки, плащи. На плащах вышит сучковатый крест: «Гарсонский крест» — поясняет Его Высочество.

Сквозь огромные окна всё как на ладони: Минька заворожённо следит за гостями во фраках, в мундирах со звёздами, гости степенно поднимаются по мраморной лестнице, раскланиваются, снимают и надевают цилиндры, кивера с перьями, расшитые золотым позументом фуражки; некоторые из гостей останавливаются, образуют кружки; другие медленно движутся дальше, через комнаты, расписанные колоннами и пейзажами, к зеркальному залу с лепными вызолоченными потолками и сотнями, тысячами свечей и умноженными отражениями в сверкающих зеркалах, — когда Минька смотрит на это, он незаметно для себя и окончательно убеждается в том, что всё, рассказанное вчера ночью, — правда. Отныне и навсегда «Невозможный матрос» превращается в «Его Высочество».

Его Высочество чем-то шуршит. Обернувшись (Минька оседлал ветку фикуса, Его Высочество угнездился в соседней развилине), Минька видит, что его провожатый, вытащив из-за пазухи давешнюю покупку, снимает обёрточную бумагу, и там вовсе не свечка, а глянцевитый цилиндр, вроде медный. Его Высочество раздвигает цилиндр вдвое, втрое, прикладывает ко лбу, зажмуривается: это зрительная труба! Минька знает, что это такое, — но сам в руках никогда не держал. Его Высочество передаёт трубу Миньке. Тот поначалу не может справиться: то чернота, то какие-то пятна… Взмахивает свободной рукой, чуть было не потеряв равновесие. Я регулирую фокус, и вдруг Минька словно ныряет в крошечный, меньше ногтя, глазок — и выныривает среди гостей: вокруг напомаженные проборы, нафабренные усы, крахмальные белые груди фрачников, ленты с алмазными звёздами…

— Юноша… видишь юношу? Вошёл, справа — с пурпурной лентой?

— Вертит усики?

— Да. Видишь цепь у него на груди? Золотое руно. Орден Золотого руна. Этот мальчик — король. Мексоны оставили его сиротой… В карете ехали вчетвером — король Карлуш Первый, королева Амелия Орлеанская и двое принцев — старший Луиш Филипе и младший Мануэл. Убийца вскочил на подножку кареты и стал стрелять. У королевы в руках был букет, и, по свидетельству очевидцев, она хлестала убийцу букетом, крича «Инфамес, инфамес!»…

— Фа?..

— Инфамес, «позор». Спасла младшего сына, теперь он король Португалии…

— А жирняк кто?

— С глазами навыкате? Это твой соотечественник, граф Орлов-Давыдов, церемониймейстер двора, богач… Подожди-ка… — Его Высочество отбирает у Миньки зрительную трубу и восклицает: — Фальер! Фальер здесь! — и так ёрзает, что несколько листьев, стуча, осыпаются на траву. Мы замираем на своих ветках. Нет, никто не услышал: в окнах пиликают скрипки, ряженые в камзолах и бело-красных плащах прохаживаются по аллее… — Посмотри на Фальера! — Его Высочество суёт Миньке трубу.