Принц Модильяни

– Не забывать о них – и тем не менее не следовать им?

– Если хочешь быть вне догм, не нужно позволять себя душить. Согласен? Я за тех, кто хочет видоизменить любую манеру выражения.

– И в литературе?

– Вспомни Альфреда Жарри, «Короля Убю» и его патафизику. Он переворачивает все обычаи и убеждения, возвращается к истокам, к детству. К дерьму.

Ропот удивления и восхищения сопровождает слова Пикассо.

Я даже не понимаю, о чем они говорят.

– Кто такой Жарри?

Мануэль пожимает плечами, он не знает. Мне отвечает Джино:

– Это драматург, очень любопытный.

Между тем Пикассо продолжает удерживать внимание публики:

– Свобода воображения, вот что нам нужно… Разве у первобытных людей были каноны, которых следует придерживаться? Нет. Чем они вдохновлялись? Только своей душой, которая была проста.

Тут Джино прерывает разговор:

– Пабло, значит, ты против новизны? Мы все должны стать как первобытные люди?

– Нет. Но искусство должно идти от спонтанности, инстинктов и страсти. О чем думал человек в своей пещере? Что он изображал? Вот что нас должно интересовать. Я понял одну важную вещь: первобытные люди были как дети, а в каждом ребенке живет художник, который ищет что-то. Проблема заключается в том, чтобы постараться остаться детьми, даже будучи взрослыми. Поймите: первобытная культура не стремится изобразить красоту, она и есть красота; так же как она не стремится изобразить святое, она сама по себе и есть это святое. Если ребенку показать маску – он не задается вопросом, красивая ли она; он просто ее надевает.

– Но мы живем в современном обществе.

– Придумаем маски, сочетающие в себе первобытность и современность.

– Это мне нравится.

– Видите, как легко осчастливить итальянца? – Пикассо улыбается окружающим.

– Дорогой Пабло, все новое будет рождаться именно в Италии.

– Да, мне об этом говорили. Вы любите механизмы и фабрики, а мы, испанцы, – крестьяне и скотоводы с привычкой убивать быков. Нас очаровывает конфликт природы и культуры.

Ораторский дар Пикассо, как и его ирония и сарказм, Джино не по плечу. Равновесие дискуссии нарушено и тем, что аудитория ловит каждое слово испанца. Я осмеливаюсь высказаться:

– Над природой и культурой всегда берет верх божественное.

Все оборачиваются ко мне, лица Пикассо и его друзей выражают одинаковую мысль: кто это такой?

– Мифы – это отображение божественности. Чем дальше мы заглянем в прошлое, тем большее количество богов увидим; достаточно вспомнить Египет.

Всеобщее молчание.

– Как известно, самая древняя религия – анимизм. Вера в то, что душа есть у всех объектов – у человека, животных, предметов… особенно у таких символических, как рисунки, картины и скульптуры.

Снова тишина; наконец, Пикассо спрашивает:

– Как тебя зовут?

– Амедео Модильяни.

– Ты верующий?

– Я не знаю.

– Ты изучал религии?

– Я изучал все понемногу.

– А откуда ты знаешь про душу?

– Я знаю то, что знают все.

– То есть?

– Душа проявляется через чувства.

– Ты уверен?

– Да.

– Через чувства, а не через распятие?

– Я склонен полагать, что через чувства; возможно, потому, что я еврей.

Пикассо разглядывает меня с улыбкой, остальные перешептываются. Только трое моих друзей стоят неподвижно и наблюдают за мной. Джино вынужден уступить мне роль актера второго плана, между тем как бесспорным главным действующим лицом остается испанец.

– Амедео Модильяни, евреи и христиане для меня одинаковы, у них один и тот же Бог.

– Разумеется.

– Возможно, еще и через сны мы замечаем, что у нас есть душа.

– А еще через высокую температуру и болезни.

– Интересно… Как тебе пришла в голову эта мысль? Собственный опыт?

– К сожалению, да.

– Значит, по-твоему, древние религии рождаются от внетелесных переживаний?

– Да, в том числе.

– А еще от чего?

– От страха.

– Мне нравятся твои мысли. Именно поэтому первобытное искусство и не должно быть красивым – ведь оно основано на страхе.

– …И должно прогонять злых духов. Если каждому предмету приписываешь душу, она будет и у животного, которое хочет тебя сожрать. И у температуры. У грозы. Или у врага, который хочет тебя убить.

– Амедео Модильяни… Из какой области Италии ты родом?

– Ливорно. Тоскана.

– Ты молодец. Мне нравится то, что ты говоришь. Маски и скульптуры создавались для защиты от духов. У современных художников – такая же обязанность.

Тут Пикассо обращается к Джино с провокационной улыбкой:

– Я не думаю, что двигатель автомобиля или фабрика могут сделать то же самое: восстать против грозных духов. Джино, что скажешь?

Не дожидаясь ответа, Пикассо разворачивается и продолжает осмотр выставки музея Трокадеро в сопровождении своих преданных друзей. Джино бросает ему вслед последнюю фразу:

– Пабло, не стоит недооценивать технику: в будущем она тебе пригодится.

– В будущем… Джино, в будущем.

Пикассо удаляется, а от его группы отделяются двое и подходят к моим друзьям. Мануэль улыбается.

– Макс, Моисей, как дела?

У одного из них черные волосы и слегка восточные черты лица с бездонными миндалевидными глазами, другой – более коренастый и практически лысый.

– Все хорошо. У вас как?

Мануэль не успевает ответить, потому что его перебивает Джино: