– Тебе тоже страшно? – из темноты спросил Феззик.
– Ни… сколько, – очень старательно выговорил Иньиго. – И вообще, я хотел сказать «легче легкого»; не знаю, откуда взялось «п-п-п-п». Значит, так. Вернуться нельзя, торчать здесь незачем – надо двигаться вперед, что мы и делали, пока не случились вот эти мелочи. Вниз. Наш путь лежит вниз, Феззик, но я вижу, что тебе чуточку неуютно, и поэтому я, по доброте душевной, разрешаю тебе идти не позади меня и не впереди, а бок о бок, шаг в шаг, и положи руку мне на плечи, тебе так, пожалуй, будет спокойнее, а я, чтобы ты не чувствовал себя идиотом, положу руку на плечи тебе, и под защитой друг друга мы благополучно вместе спустимся.
– А ты возьмешь шпагу в свободную руку?
– Уже. А ты сожмешь свободную руку в кулак?
– Уже.
– Тогда рассмотрим плюсы нашего положения: у нас приключение, Феззик; многим людям до самой смерти не выпадает такая удача.
Они одолели одну ступеньку. Затем другую. Затем попривыкли и одолели две и три.
– Как думаешь, зачем дверь заперли? – на ходу спросил Феззик.
– Я подозреваю, чтобы экскурсия вышла пикантнее, – отвечал Иньиго.
Ответ, конечно, слабоват, но ничего лучше в голову не пришло.
– Поворот, – сказал Феззик, и они замедлили шаг, плавно обогнули угол, зашагали дальше. – И свечи поэтому выключили? Для пикантности?
– Скорее всего. Не стискивай меня так сильно…
– Это
Тут они поняли, что дело табак.
Много лет зоологи, специалисты по фауне джунглей, спорят не на жизнь, а на смерть о том, какая из гигантских змей крупнее. Сторонники анаконды настырно славят особь с Ориноко, весившую пятьсот с лишним фунтов, а приверженцы питона неизменно им отвечают, что иероглифовый питон, обнаруженный неподалеку от Замбези, был длиною тридцать четыре фута и семь дюймов. Разумеется, это дурацкий спор, потому что «крупный» – размытое понятие и в серьезной дискуссии от него никакого проку.
Но любой вдумчивый змеевед, к какой бы школе ни принадлежал, готов признать, что арабский гигантофис, хотя короче питона и легче анаконды, быстрее и прожорливее обоих, а особь, принадлежавшая принцу Хампердинку, не только отличалась замечательным проворством и гибкостью, но к тому же вечно пребывала вблизи от грани голодной смерти, и ее первое кольцо обрушилось молнией, стиснув Иньиго с Феззиком кисти, отчего кулак и шпага сделались бесполезны, а второе кольцо сжало им локти и…
– Сделай что-нибудь! – закричал Иньиго.
– Я не могу… она меня поймала… сам сделай что-нибудь…
– Дерись, Феззик…
– Она слишком сильная…
– Ты сильнее всех…
Третье кольцо обрушилось на плечи, а четвертое, последнее, предназначалось на горло, и Иньиго зашептал в ужасе, потому что уже слышал сопение этой твари, чуял ее дыхание:
– Дерись… я… я…
Трясясь от страха, Феззик прошептал:
– Прости меня, Иньиго.
– Ой, Феззик… Феззик…
– Что?..
– Я припас для тебя такие рифмы…
– Какие рифмы?..
Молчание.
Сжалось четвертое кольцо.
– Какие рифмы, Иньиго?
Молчание.
Сопит змея.
– Иньиго, я хочу напоследок узнать рифмы… Иньиго, я правда хочу знать…
– Да никаких особых рифм я не припас, но надо же было как-то тебя расшевелить.
Феззик еле дышал после своих трудов.
– То есть ты мне соврал. Мой единственный в жизни друг оказался вруном. – И он затопал вниз по лестнице, а Иньиго поплелся следом.
У подножия Феззик распахнул дверь и грохнул ею за собой – Иньиго еле успел проскочить внутрь.
С громовым раскатом дверь захлопнулась, и щелкнул запор.
В конце коридора ясно виднелась табличка «На четвертый уровень», и Феззик ринулся туда. Иньиго побежал следом, мимо всевозможных ядовитых гадов, мимо ошейниковых кобр, габонских гадюк и прелестной тропической рыбы-камня из океана в районе Индии, чей яд убивает быстрее всех.
– Я прошу прощения, – сказал Иньиго. – Одна ложь за все эти годы – по-моему, недурной средний показатель, если учесть, что она спасла нам жизнь.