Принцесса-невеста

– Существуют принципы, – только и ответил Феззик, открыв дверь на четвертый уровень. – Папа взял с меня слово никогда не врать, и мне даже ни разу не хотелось. – И он шагнул на лестницу.

– Стой! – сказал Иньиго. – Хоть погляди, куда идем.

Лестница была прямая, но спускалась в полной темноте. Площадку у подножия не разглядеть.

– Хуже не будет, – огрызнулся Феззик и направился вниз.

В общем, он был прав. В самом страшном кошмаре Иньиго не водилось летучих мышей. Нет, он их, конечно, боялся, как и все на свете, и с криком убегал, но его личный ад летучие мыши не населяли. А Феззик родился в Турции. Есть мнение, что гигантская индонезийская летучая лисица – самое крупное рукокрылое. Ага – вы турку это расскажите. Который слышал мамин вопль: «Нетопыри летят!» – и ядовитый шелест крыл.

– НЕТОПЫРИ ЛЕТЯТ! – завопил Феззик и застыл на темной лестнице, буквально парализованный страхом, и к нему, сражаясь с темнотой, подбежал Иньиго, который еще не слыхал подобного тона, во всяком случае у Феззика, и Иньиго тоже не улыбалось, что летучие мыши поселятся у него в шевелюре, но такого ужаса они все же не стоят, и он начал было спрашивать:

– Что такого ужасного в нетопырях? – но успел только произнести «что», а Феззик заорал:

– Бешенство! Бешенство! – и больше Иньиго ничего знать не требовалось, и он закричал:

– Феззик, ложись! – а Феззик не мог двинуться, и под надвигающийся шелест Иньиго нащупал великана в темноте и заехал ему по плечу с криком: – Ложись! – и на сей раз Феззик послушно опустился на колени, но этого мало, совершенно недостаточно, и Иньиго снова ему заехал с криком: – Ничком, ничком, пластом ложись! – и наконец Феззик, дрожа, лег в черном мраке лестницы, а Иньиго встал над ним на колени, и великолепная шестиперстовая шпага вспрыгнула ему в руку, и вот оно, испытание, поглядим, сильно ли его подкосили три месяца на коньяке, что осталось от великого Иньиго Монтойи, ибо да, он изучал искусство меча и шпаги, это правда, он полжизни и даже больше зубрил атаку Агриппы и защиту Бонетти и, конечно, усвоил Тибо, но еще он как-то раз в период отчаяния целое лето проучился у единственного шотландца, что понимал в фехтовании, у калеки Макферсона, и этот Макферсон высмеял Иньиго со всеми его познаниями, и этот Макферсон сказал: «Ха, Тибо! Тибо годится для бальной залы. А если ты на склоне и стоишь ниже противника?» – и Иньиго неделю учил приемы боя снизу, а потом Макферсон поставил его на склоне выше себя, и когда Иньиго выучил эти приемы, Макферсон продолжал его учить, потому что был безногий от колена и ниже и с неблагоприятными условиями знаком не понаслышке. «А если противник тебя ослепил? – однажды сказал Макферсон. – Плеснул кислотой в глаза и примеривается убить; что делать будешь? Скажи-ка мне, испанец, и выживи». Поджидая нетопырей, Иньиго мысленно обратился к приемам Макферсона – тут полагаешься на слух, отыскиваешь сердце врага по звуку, и, застыв в ожидании, Иньиго чувствовал, как над головой слетаются нетопыри, а внизу Феззик дрожит, как котенок в холодной воде. – Замри! – скомандовал Иньиго, и больше ни звука, потому что весь обратился в слух; он склонил голову, наставив ухо туда, откуда доносился шелест, крепко сжимая великолепную шпагу, и смертоносное острие медленно описывало круги в воздухе. Иньиго в глаза не видал нетопырей и ничегошеньки о них не знал – шустрые ли, как нападают, под каким углом, атакуют по одному или стаей? Шелестело прямо над ним, футах в десяти, может, больше – а летучие мыши видят в темноте? У них и такое преимущество есть? «Ну давайте уже!» – хотел было сказать Иньиго, но не пришлось, потому что с ожидаемым свистом крыл и нежданным пронзительным визгом на него ринулся первый нетопырь.

Иньиго ждал, ждал, шелестело слева, что-то не так, Иньиго-то понимал, где стоит, и эти твари тоже понимали – значит, что-то замышляют, резкий бросок, внезапный вираж, и всей волей, что еще осталась при нем, он держал шпагу по-прежнему, медленно описывая круги, не слушая нетопыря, а потом шелест прекратился, нетопырь развернулся и беззвучно кинулся Иньиго в лицо.

Шпага проткнула его, как масло.

Умирая, нетопырь вскрикнул по-человечьи, только чуть визгливей и короче, но Иньиго отметил это лишь мельком, потому что теперь шелестели двое; нападали с флангов, справа и слева, а Макферсон велел всегда переходить от силы к слабости, поэтому Иньиго сначала проткнул правого, затем прикончил левого, и еще два почти человечьих вскрика плеснули в темноте и затихли. Шпага отяжелела, три дохлых нетопыря сместили баланс, и Иньиго рад был бы их стряхнуть, но тут опять шелест, одинокий, и уже без виражей, смертоносная тварь кинулась ему в лицо, и он пригнулся, и удача улыбнулась ему; шпага взлетела вертикально, прямо твари в сердце, и теперь на легендарный клинок были нанизаны четыре нетопыря, и Иньиго уже понимал, что не проиграет этот бой, и из горла его вырвались слова: