Читаем Принцесса Шиповничек полностью

Только однажды Бекка слишком рано нарушила молчание. Ей надо было в уборную, прямо срочно надо, но она не хотела уходить – боялась, что Гемма докончит сказку без нее. Конечно, она знала сказку наизусть, но все равно не хотела упустить ни слова. Вдруг именно на этот раз случится что-нибудь новое?

– И колючки расступились перед ним, – произнесла Гемма.

Три девочки на диване глубоко вздохнули.

– Скорее, Гемма, – вдруг сказала Бекка.

Гемма вздрогнула и широко открыла выцветшие голубые глаза. Прервать сказку – это было совсем непохоже на Бекку. Она лучше сестер улавливала ритм повествования.

– Тихо ты, – Сильвия толкнула Бекку в бок острым локотком.

Бекка почувствовала, что штанишки стали мокрыми и велюровая диванная подушка золотистого цвета – тоже. Она горько заплакала – и сказку жалко, и мокрое пятно скоро обнаружат.

– Смотрите, что она наделала! – Шана первая заметила позор.

– Фу, какая гадость! – завопила Сильвия. – Гемма, она в штаны надула!

– Она еще маленькая, а вы большие девочки. – Гемма взяла Бекку на руки и понесла переодеваться, не обращая внимания на то, что Бекка была вся мокрая. Она извивалась у бабушки на руках и плакала разом и от стыда, и от злости, и от разочарования.

– Я хочу ска-а-азку, – рыдала Бекка. – Доскажи сказку! Хочу про зал, про туман, про поцелуй…

– Ты все это знаешь, – увещевала Гемма.

Она отнесла Бекку наверх, в ванную. Девочка сидела в ванне с пеной, с целыми горами пены, а бабушка рассказывала сказку для нее одной. Сильвия и Шана отказались слушать сказку в ванной комнате.

Глава 20

– Могли бы поехать на поезде, – сказала Магда, когда они вышли из конторы по прокату автомобилей. – Вышло бы гораздо недорож… как вы говорите? Дешевле! Но с пересадкой.

– Я проверяла, – возразила Бекка, устраиваясь на водительском месте. – В Хелмно ходят только два поезда в день. И как мы там будем передвигаться?

Она осторожно повела серый «Фиат» и по привычке уже придумала ему имя: Алмаз. Не столько из-за суммы, которую с нее содрали за аренду, сколько в надежде, что он будет покрепче ее Росинанта.

– Будем ходить пешком, – отозвалась Магда. Она то и дело взмахивала руками, указывая дорогу. – Но я высоко ценю автомобиль. Машину.

Они выехали на восемьдесят первое шоссе.

– Не забывай, я – туристка. Желаю осматривать красивые места, фотографировать, есть в хороших ресторанах.

– Тогда я очень-очень высоко ценю машину. Кроме того, если у твоей бабушки был замок, нам не подобает ходить пешком. Будем держать марку. Этого ждут от внучки кого? Графини? Княгини? Принцессы?

– Кшенжнички, – сказала Бекка.

– Ты знаешь польский? – Магда захлопала в ладоши. – А почему молчала? Но какой жуткий акцент!

– Так называли мою бабушку, прежде чем она приехала в Америку. Мы не знаем, титул это или прозвище.

– Прошу прощения, что значит прузвище?

– Прозвище. Ласковая кличка, домашнее имя, – объяснила Бекка.

– А меня называли Kotek, это значит «котенок». Раньше – мама с папой, теперь иногда – тетушка.

Бекка хотела спросить почему, но тут шоссе повернуло. Знак гласил: «Плоцк», но они все ехали и ехали, а назад убегала зеленая равнина, которая, казалось, не знала руки человека.

– А мы туда заедем? – спросила Бекка.

– Там нет ничего интересного.

– Почему?

– Абсолютно ничего. Собор. И вот те высокие трубы, они… – Магда повела руками, изображая вулкан.

– Извергают огонь и дым?

– Да. Точно. Одна на въезде в город, другая на выезде. Как будто с одной и с другой стороны книг.

– Подпорки для книг?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее