Принцип неопределенности

– Зависит от того, что вкладывать в это слово, – пожал плечами Бода. – Почему смысл обязательно должен быть всеобъемлющим, свойством всего мира, а не твоим собственным выбором из множества доступных целей в жизни?

– Почему?! – перебил я мастера. – Тут звучит вопрос не «почему», а «зачем», на который, как известно, дать ответ непреодолимо тяжело.

– Зелтронцы его себе дали. Это поразительно, но целый вид не страдает от поиска ответов на вечные «человеческие» вопросы, – сказал Бода. – А вот те, кто ищут во всём смысл, чьи мысли посвящены только своему суперэго и своему удобству, что бы под ним ни подразумевалось, лишены покоя. Никто другой, следующий твоим идеалам, никогда не подумает о тебе самом просто так, не проявит соучастия или милосердия как должного. О да, конечно, он будет брать тебя в расчёт как часть полезного для себя окружения. Так же, как и ты сам, он не будет полностью пренебрегать чужими интересами, но лишь до тех пор, пока это выгодно ему самому. Поскольку не глуп и недальновидно воевать со всем миром. Но только поэтому.

– Что дурного в том, чтобы жить собственными интересами, не противореча интересам других? – спросил я.

– Дурного? Едва ли стоит спорить о ценностях. Дурном и хорошем, правильном и нет. Особенно с тобой, – усмехнулся в бороду старый джедай. – Но это не настоящее сочувствие, здесь нет сопереживания, лишь строгий, машинный расчет. Тебе приятно находиться в таком окружении?

– Вполне. Мне не нужно, чтобы меня любили, – ответил я мастеру.

– Понятно, что тебе хватает и своей собственной любви к себе… но люди не машины, их разум ограничен, и жизнь в таком бесчувственном обществе неудобна. Проще говоря, его невозможно построить. И тогда костыли становятся ногами, как бы тебе это ни нравилось, – джедай поднял Силой и вернул мне обратно трость.

Я не стал благодарить мастера за возврат того, что он взял без моего разрешения.

– Только для тех, кто неспособен ясно мыслить, – вместо этого возразил я. – Почему мне должна быть интересна судьба тех, чьи ценности и убеждения я не разделяю? Впрочем, так поступают все. И те, кто говорят о морали – тоже. Только при этом они ей прикрываются.

– Тебе нужна война. Ты желаешь зажечь всю Галактику и смотреть как она полыхает, – кивнул самому себе Бода.

– И это тоже неверно. Я не сторонник насилия, – сказал я. – Насилия как такового. Самого по себе.

– Тогда вернёмся к убийцам. Ты рассматривал альтернативу, способ обойтись без насилия? Если ты знаешь о тех, кто хочет твоей смерти, почему бы не договориться с ними? Возможно, убедительные слова смогут изменить ситуацию.

Меня, знаешь ли, это волнует, поскольку именно я отвечаю за тебя и мой долг – следить за твоей безопасностью, – адресовал мне упрек Бода.

Я же отлично знал это, и именно потому намеренно злил его: заставляя разрываться между негативными чувствами ко мне и его долгом. Это было забавно. И полезно.

– Договориться? И это мне говорит джедай? Который отрицает неведение? – наигранно удивился я. – Насилие есть второе лицо всякого волевого усилия. Обман – третье, – я, уперев жалом в пол трость, крутанул её так, что три лика начали так быстро сменять друг друга, казалось, слились в одно нейтральное выражение лица. – Насилие подразумевается вообще подо всем! Оно всеобъемлющее. Вот мы: вежливы лишь потому, что потенциально можем вступить в конфронтацию и заранее стараемся этого избегнуть. Показываем свои добрые намерения. Но их и не пришлось бы выказывать, если бы не было альтернативы.

– Весьма однобокий взгляд на мир, – сказал Бода. – Неужели ты не видишь в мире ничего кроме негатива?

– Я хорошо разбираюсь в поведении животных, а люди подчиняются тем же законам. Да и живут вдобавок в той же реальности. Мне так кажется.

– Они наделены разумом, – возразил мастер.

– Несомненно. Некоторые. Они давно уже научились не только проламывать головы, но и искусно лгать, – вращающаяся трость остановилась на приторно-слащавом выражении лица. – Но лишь тогда, когда в этом есть смысл. Когда это лучше насилия, но ведь памятование о нём вечно. Если существует возможность, найдется и тот, кто ей воспользуется. Не ты, так кто-нибудь другой… Насилие – едва ли не космологическая постоянная. И тот, кто забудет об этом – горько пожалеет о своём неверном представлении о мире.

– Мне кажется, или сегодня на твоей трости новое оголовье? – присмотрелся Бода.

– Ничуть, – я вновь крутанул трость, и остановившиеся лица вновь поразило безумие: они зашлись то в иступленном немом крике, то в устрашающе-безобразной истерике.

– Материал с памятью, – кивнул Бода. – Но дело ведь не только в лицах?

– Несомненно. Это спусковой механизм, – не стал лгать я. Прямо лгать джедаю я бы не рискнул: такого я, увы, не умею.

– Для чего?

– Для того, чего в трости нет, ещё нет. Но будет.

– Даже здесь оружие, – фыркнул старый мастер. – Произведение искусства, даже опора, по-твоему, вторичны, первично оружие…