Принципы экономики. Классическое руководство

К традиционному вопросу о распределении ограниченных ресурсов, имеющих альтернативное применение, Кейнс добавил еще одну важную проблему — те периоды, когда существенная доля ресурсов страны (включая и труд, и капитал) вообще не распределяется. Это было справедливо для времен Великой депрессии, когда писалась «Общая теория»: в те годы производительность многих предприятий была ниже нормальной, а безработица в США достигала 25%.

Во время создания своего главного труда Кейнс сообщал в письме британскому драматургу Джону Бернарду Шоу: «Полагаю, что я пишу книгу об экономической теории, которая в значительной степени произведет революцию в том, как мир мыслит об экономических проблемах, но не сразу, а, думаю, в течение следующих десяти лет». Оба эти предсказания сбылись. Однако политика Нового курса[152] в Соединенных Штатах основывалась на отдельных решениях, а не на системном подходе вроде кейнсианской экономики. Но в среде экономистов теории ученого не только возобладали, но даже стали ортодоксальными.

Кейнсианская экономика давала экономическое объяснение изменениям в совокупном объеме производства и занятости, а также предлагала рациональные обоснования для государственного вмешательства, направленного на восстановление экономики, погрязшей в депрессии. Кейнсианцы утверждали, что не надо ждать, пока рынок сам восстановится и обеспечит полную занятость, — такой же результат могут дать государственные расходы, причем быстрее и с менее болезненными побочными эффектами. Хотя Кейнс и его последователи признавали, что траты государства влекут риск инфляции, особенно когда политикой становится идея «полной занятости», они считали этот риск приемлемым и поддающимся управлению, если учесть альтернативу в виде безработицы масштабов, наблюдавшихся в период Великой депрессии.

Уже после смерти Кейнса в 1946 году, Олбан Филлипс из Лондонской школы экономики в 1958 году на основании эмпирических данных предложил кривую, иллюстрирующую зависимость уровня инфляции от уровня безработицы (названную в его честь кривой Филлипса). Фактически это означало, что политикам приходится выбирать в «меню компромиссов» между темпами инфляции и уровнем безработицы.

Посткейнсианская экономика

Кривая Филлипса, возможно, стала наивысшим достижением кейнсианской экономики. Однако чикагская школа стала отказываться от кейнсианских теорий в целом и от кривой Филлипса в частности — как аналитически, так и с помощью эмпирических исследований. В целом экономисты этой школы считали рынок более рациональным и реагирующим, чем кейнсианцы, а правительство — менее склонным к этому (по крайней мере, в смысле способствования национальным интересам, в отличие от способствования карьерам самих политиков). К тому времени экономика уже стала профессиональной и обосновываемой математически наукой, поэтому разбираться в работах ведущих ученых не могли не только большинство обычных людей, но даже большинство ученых, не занимающихся экономикой. Однако было понятно, что кейнсианское доминирование медленно разрушается — особенно после того, как в 1970-е годы одновременный рост инфляции и безработицы подорвал представление о компромиссе между ними в соответствии с кривой Филлипса.

Получение Нобелевской премии в 1976 году профессором Милтоном Фридманом из Чикагского университета ознаменовало растущее признание экономистов-некейнсианцев и антикейнсианцев в частности представителей чикагской экономической школы. К последнему десятилетию XX века экономистам чикагской школы (из самого Чикагского университета и других учреждений) доставалась непропорционально большая доля Нобелевских премий. Однако вклад кейнсианцев не исчез, поскольку многие концепции и идеи Джона Мейнарда Кейнса стали теперь частью арсенала экономистов всех школ и направлений. А 31 декабря 1965 года его фотография появилась на обложке журнала Time; это был первый случай, когда такой чести удостоился умерший человек. В журнале также поместили подходящую историю.

Time писал, что наш ведущий представитель некейнсианской школы Милтон Фридман сказал: «Сейчас все мы кейнсианцы». На самом деле Фридман сказал: «Сейчас все мы кейнсианцы и никто больше не кейнсианец», — подразумевая, что, хотя все усвоили значительную часть идей Кейнса, никто больше не верил, что все его учение верно.