Заманчиво думать, что история экономики — это череда великих мыслителей, которые количественно и качественно развивали эту область знания; на самом деле анализ первопроходцев редко оказывался совершенным. Пробелы, неясности, ошибки и изъяны, обычные для пионеров в любых областях, часто встречались и в экономике. Пояснения, исправления и строгая систематизация того, что создали мыслители-гиганты, требовали самоотверженной работы множества других ученых, которые не обладали гением этих гигантов, но видели многие вещи отчетливее первооткрывателей. Например, Давид Рикардо однозначно был гораздо более масштабной фигурой в истории экономики, чем его малоизвестный современник Сэмюэл Бейли, но в своем анализе рикардианской экономики Бейли выразил некоторые вещи гораздо яснее, чем сам Рикардо. Точно так же в XX веке в кейнсианской экономике появились понятия, определения, графики и уравнения, которых нет в трудах самого Кейнса, поскольку другие ведущие экономисты развили в своих научных работах исследования британца и изложили результаты в учебниках для студентов с помощью инструментов, которые Кейнс не использовал.
В связи с историей экономики часто задают два вопроса. Экономика — это наука или просто набор мнений и идеологических установок? Отражают ли экономические идеи обстоятельства и события и меняются ли они вместе с этими обстоятельствами и событиями?
Научный анализ
Несомненно, как и все люди, включая математиков и физиков, экономисты имеют и предпочтения, и предубеждения. Однако математика и физика не считаются субъективными и предвзятыми представлениями, и причина в том, что в этих дисциплинах существуют общепринятые
В экономике кейнсианцы предпочитают государственное вмешательство, а специалисты из чикагской школы опираются на рынок, а не на правительство. Такое различие вполне могло повлиять, например, на их первоначальное восприятие данных в кривой Филлипса. Однако и первые, и вторые использовали в своей работе один и тот же набор аналитических и эмпирических методов, поэтому после появления новых данных они со временем пришли к одним и тем же заключениям, подорвавшим идею этой кривой.
В науке всегда бушуют споры, и любая конкретная область обретает научность не тогда, когда в ней складывается автоматическое единодушие по определенным вопросам, а когда имеется общепринятый набор процедур, позволяющих разрешать разногласия при наличии достаточных данных. Большинство физиков изначально не признавали теорию относительности Эйнштейна, да и сам он не желал, чтобы ее принимали без практического подтверждения. Когда «поведение» солнечного света во время затмения подтвердило теорию, эти неожиданные результаты убедили других ученых в правоте Эйнштейна. Ведущий историк науки Томас Кун утверждал, что от других областей науку отличает то, что в ней противоречащие теории не могут существовать бесконечно долго: одна должна восторжествовать, а остальные исчезнут, как только появится достаточно нужных данных.
Именно таким образом флогистонная теория горения уступила место кислородной, а система Птолемея уступила место теории Коперника. Однако история миропониманий сильно отличается от истории науки. Противоречащие идеологии сосуществовали веками без видимых или даже мыслимых признаков разрешения таких разногласий[153]
.То, что объединяет ученых, — это не только согласие с различными выводами, но, что важнее, и со способами их проверки и подтверждения, начиная с тщательного и строгого определения терминов. Например, в экономике решающую роль определений продемонстрировали с помощью проблем, возникающих, когда в дискуссии об экономической политике появляется неопределенный термин «зарплата», которым обозначают такие разные вещи, как ставка заработной платы в единицу времени, совокупные заработки работников и затраты на рабочую силу на единицу продукции[154]
. Как отмечалось в главе 21, если в благополучной стране с более высокими ставками зарплаты в единицу времени пересчитать затраты на рабочую силу на единицу продукции, то эта величина может оказаться меньше, чем в какой-нибудь стране третьего мира, где рабочим платят меньше.