Присягнувшая Черепу

– Оплошность или мученичество, а смерть есть смерть.

Я почти не слушала его, вглядываясь в фигуру Элы.

– Чем это она занимается? – прошипела я.

– По мне, похоже, что соблазняет мужчину, с которым ты несколько часов назад целовалась на реке.

– Зачем?

– Вероятно, он показался ей красивым, – пожал он плечами. – А ты слишком нерасторопна.

– И с тех пор, – говорила Эла, когда мы подошли, – мы ни разу не пытались выдать Коссала за наложника.

Она покачала головой, вглядываясь в выдуманное воспоминание.

– Скажем просто: негде припрятать кинжал, не говоря уж о приличном мече. Ах! – Она прихлопнула в ладоши, словно только сейчас меня заметила. – Вот и они! Пирр! Коссал! Садитесь и угощайтесь.

Коссал, протопав мимо меня, повалился на стул и махнул прислужнику.

– Квей, – приказал он.

– Одну чашку? – уточнил фарфоровый мальчик.

– Неси бутылку, – ответил Коссал.

Я ближе не подходила. И не сводила глаз с Элы. Она улыбалась, ее безупречно белые зубы в качающемся свете фонарей отливали красным. Как будто она прокусила кому-то глотку, хотя вырывателям глоток не положено быть столь красивыми и так владеть собой.

– Ты чем это занимаешься? – спросила я ее.

Эла широким жестом указала на Рука:

– Позволь представить командора домбангских зеленых рубашек. Известно ли тебе, что он ведет род от самого Гока Ми?

– Известно.

Рук повернулся от Элы ко мне:

– Твоя соратница по крылу потчевала меня твоими подвигами.

– Неужели? – Я покосилась на Элу.

Ни ей, ни Коссалу я своей легенды не излагала, но если она в самом деле следила за мной по всему Домбангу, могла подслушать кое-какие наши с Руком разговоры.

– А вы, – Рук повернулся к Коссалу, – как я понял, подрывник в крыле?

– Нет, – отрезал Коссал и оглянулся на подошедшего с бутылкой красавчика.

– Вам налить, сударь?

– Оставь и иди, – мотнул головой Коссал.

– Нет? – удивился Рук.

Сердце у меня встревоженно подскочило. Ладони вспотели. Маска кеттрал была достаточно надежной. Я знала, что удержу ее, как бы ни давил Рук. Но вот Коссал с Элой – совсем другое дело.

– Не слушай ты этого старого козла, – небрежно махнула на Коссала Эла.

– По правде сказать, – прервал ее Рук, – я интересуюсь старыми козлами. Что значит: «Нет»?

Коссал положил на стол перед собой флейту, основательно отхлебнул из бутылки, поморщился, проглотив, и тыльной стороной ладони утер рот.

– Значит, что я не кеттрал, – напрямик ответил он.

Рук чуть заметно шевельнулся, отодвинулся от стола, дав свободу висевшему на левом бедре мечу.

– Любопытно… – протянул он, оглядев Элу, а за ней и меня. – Однако ваша соратница так красочно описывала…

Я чувствовала, что все мои труды идут насмарку, планы расползаются, как гнилые сети, надежды беззвучно улетучиваются. Если Рук узнает правду, конец нашему непрочному сотрудничеству. Конец лодочным прогулкам к грудам тел в глубинах дельты, конец поцелуям, конец надеждам преобразовать пространство между нами во что-то похожее на любовь. В лучшем случае он перестанет мне доверять, в худшем – если Коссал убедит его, что мы служим Ананшаэлю, – попытается нас захватить и предать казни. Тогда мне останется сражаться или бежать – и ни то ни другое не приблизит меня к завершению Испытания.

Эла через стол наклонилась к Руку и из-под ладони шепнула ему:

– Коссал очень ревностно блюдет секретность. – Она подмигнула.

Я наконец села – тяжело, неуклюже, словно кто-то подсек мне колени.

– Коссал – конский хрен, блохами кусанный, – угрюмо заявила я, глядя при этом на Элу, а не на Рука. – И ты тоже.

Жрец крякнул. Краем глаза я видела, что он снова потянул из бутыли.

– Кусанный блохами конский хрен – это похоже на правду, – согласился он. – Уж всяко больше, чем кеттрал.

Встретившись со мной глазами, Эла беспомощно вскинула руки:

– Никакой власти над собой не признает! Что тут скажешь?

– Дело в том, – опять перебил ее Рук, – что в этом городе власть есть. И моя работа – позаботиться, чтобы она осталась на своем месте. Поэтому, столкнувшись с незнакомцами, сначала объявляющими себя кеттрал, а чуть позже отрицающими свою к ним принадлежность, я испытываю чувство, которое не могу обозначить иначе как легкую озабоченность.

Озабоченным он не выглядел. Не грыз ногти, не закусывал щеку изнутри.

И голоса не повышал. Задолго до встречи со мной он вытравил все свои привычки и телодвижения, способные разоблачить игру. Со стороны всякий бы увидел в нем мужчину лет тридцати, серьезного, но со свободной манерой держаться: одну обнаженную мускулистую руку он забросил на спинку стула, а другую небрежно уронил на колени. Я-то видела, как под наружным спокойствием закипает насилие – словно под солнечной гладью реки собирается стая квирн.

Эла поджала губы:

– Легкую озабоченность я стерплю, но не более того… – Она обмахнулась ладонью и доверительно пояснила: – Я крапивницей пойду. Не только на лице – всюду.

– Не замечал такого, – сказал Рук.

– Шучу, конечно, – рассмеялась Эла. – Я прекрасно провожу время.

– Это пока мои арбалетчики на крыше не начали стрелять.