Приступ

Ещё одна проблема. Точнее: проблема та же — выбивание из людей их душ. И вставление новых. В смысле: уничтожение традиций, которые являются немалой частью души каждого. С утра я выбивал «святорусских традиций». Образовалась пара мертвяков, пара раненных и три княжества ворогов. Теперь придётся «дикопольских традиций» выбивать. Ну и сколько из этих… жёлто-клювых станет нынче покойниками?

— Алу, ты знаешь, как я отношусь к… к грабежу. Всё, что взято с бою, принадлежит мне. Я оделяю воинов по своему разумению, по их чести и храбрости. Оставить хоть что себе — украсть у товарищей. За это смерть. Боюсь, что твои джигиты…

Алу хмыкнул.

— Э, господине. Я же знал — к кому я иду. Каждого спросил: со мной к «Лютому Зверю» или… белый свет открыт на четыре стороны.

— Так-то оно так. Но мои порядки непривычны людям.

— Я так и сказал. Эти — согласились. Мы пришли сюда не за хабаром. Хотя, конечно… Мы пришли сюда учиться. У тебя. Ты — победитель. Ты не проиграл ни одной схватки, ни одного боя. Победа — всегда у тебя.

Он говорил негромко. Но и его подтянувшиеся люди, и мои — внимательно слушали. В отряде кто-то переводил соседям с русского.

Алу внимательно посмотрел мне в лицо и напряжённо повторил:

— Ты — победа. Тоже хочу. Научи. Прошу.

И снова съехал на колени.

Факеншит! Как, всё таки, жизнь на кошме способствует коленопреклонению и к стопам припаданию!

Подхватил подмышки, вскинул над собой как маленького ребёнка, разулыбался ему в лицо.

— Хорошо. Буду учить. Но помни: будет тяжко. Не жалуйся. Ты сам выбрал.

Поставил парня на землю, потряс от полноты чувств, от удовольствия: вот, ещё одни нормальный человек растёт.

— Ну что? На конь? Гапа, поди, уже третий раз обед разогревает.

Алу хотел и умел учиться. Всему. Кое-что он знал, но куча вещей была ему неизвестна. Более того: неизвестна никому в Степи. В мире не было ни одного человека, который брал бы Киев. Очень немного степняков участвовали в штурмах хоть каких-то крепостей. И никто — такого размера и качества. Кто-то где-то грабил города. Но никому не приходилось организовывать ограбления подобного масштаба.

Масса мелочей: как жить в избе, а не в юрте, как это делать зимой, как ухаживать за конём в городских условиях… как организовывать это в рамках отряда, армии…

Главное: он увидел, понял, перестал бояться. Смесь противоположных страхов: высоты и замкнутого пространства, столь распространённая в Степи, препятствующая степнякам брать крепости, у него была преодолена знанием, личным опытом.

Алу заставлял своих людей лазать на стены. По пятнадцатиметровым «играющим» лестницам. И падать вниз с этой высоты. В снег, пока не стаял.

Через четыре года он щёлкал как орехи европейские крепости. Он знал: это возможно, это делается вот так. А вокруг него были парни из его «киевского» отряда. Тоже знающие, по своему личному опыту: «крепости — берутся».

Разместить отряд Алу в Митрополичьей Даче оказалось… затруднительно. Впрочем, проблема была недолгой: снова прискакал Дяка. Уже с грамоткой.

— Господа командиры! «Верховный» повелевает занять Гончары, сменив там отряд князя Рюрика Ростиславича. Алу, ты остаёшься здесь. Чарджи, выводи отряд к новому месту. Николай, всё для переезда. Сильно не заводись — не навечно. Тяжести, хабар, полон — оставить. Кыпчаки присмотрят. Алу… ну ты понял. И дай приказчика покрикливее.

— Для чего это?

— Хочу киянам покойника продать. Княжье тело с головой — в гроб, гроб — в дроги. Не заколачивать. Возчиков киевских увязать да за дрогами гнать. Отдадим киянам, типа: гроб «с горочкой».

Выделенный Николаем «продавец трупа» был несколько ошалевшим от свалившегося на него «счастья» шумным балагуром. Сдвинув заячий колпак на затылок, он яростно чесал лоб, непрерывно повторяя:

— Ну. блин, ну попал…

— Ежели не хочешь — возьму другого.