Приступ

Я кивнул в сторону городских ворот, на башне над которыми снова появилась толпа народу. Самих людей не видать, но шапок прибавилось. Я так думаю, что шапки сами по себе не ходят?

Восторженный «продавец трупа» закрутился возле саней и, по кивку моему, устремился вприпрыжку к стене. Оттуда приманивающе махали. Кажется, и возчик наш там снова появился.

— Ну вот, торг начался.

— Иване, а на что оно тебе? Ну… Хоть князь он был худой, но всё ж душа христианская. Да и на что тебе ныне их серебро? Возьмём город — всё наше будет. А не осилим… тут бы свои головы унести.

Илья смотрел на меня укоризненно.

Откуда такие упаднические настроения? Видать, бардак ранне-феодальный, стойкое «зловоние» здешней повсеместной измены с предательством и алчностью и на участников похода действует не лучшим образом.

— Я как раз о душах христианских и печалуюсь. Жиздора я убил вчера. Завтра — третий день, самое время хоронить покойного по православному обычаю. Вот и хочу, чтобы весь Киев на своего князя налюбовался, надежду свою на вольности — в последний путь проводил. Отпел и закопал.

— Озлобятся они.

— Злые — озлобятся, умные — попрячутся. На что мне дурни в Киеве? Чем меньшее — тем лучшее.

— Ага. А торговать-то зачем? Так бы отдал, по вежеству.

— Брось, Илья, денег лишних не бывает. Да и какое вежество к изменникам да крамольникам? Кто живой останется — того и счастье. А кто на стены полезет да под стенами ляжет — сам судьбу выбрал.

Деньги, пропаганда… о третьей составляющей устраиваемого мною «аттракциона с покойником» не рассказываю. Но напарник «продавца», один из моих ребят, переодетый в армяк и в лапти, стоит уже в проёме ворот и заглядывает в щёлку. А Сухан отъехал на пару сотен метров в сторону и, снова скрытно, изучает боковую грань башни.

— Ладно, пойду я. Лагерь заново ставить. Э-эх…

Илья поехал к приближающимся муромцам, махнул им рукой в сторону — туда становиться будут.

* * *

Обязательный элемент боевых действий — огромный объём бессмысленного труда. Ты чего-то делал, душу и силы вкладывал, старался-торопился… вдруг — кидай всё! Пошли с отсюдова!

Ладно, когда враг твой труд уничтожит. На то он и враг. Опять же: снаряды потратил, порох пожёг. Глядишь, через день или месяц ему как раз этой, потраченной, пули и не хватит.

Ладно, когда оно просто постояло, попугало, обеспокоило. Заставило ворога поволноваться, время потерять, с другого места сил подтянуть. Может, на том, другом, месте кому-то из наших полегче стало.

Но когда делал-делал, а потом начальство кричит: «Кидай всё нах…!». И единственный довод: «Приказ! Бегом!». Чувствуешь себя дураком под управлением кретинов. Причём не уверен только насчёт первого.

Мы — попандопулы. Мы имеем хоть какое-то представление об армейской дисциплине. Хоть слова такие слышали. А здешним каково?

Скомандуй Живчику, да и Илье, хоть кто: «Смирно!», или там «Шагом арш!» — всё. Если тут же на месте не зарубит, то вечный враг и мстя на четыре колена. «Так с бабой своей разговаривай. Или — с холопом».

Кто-то способен представить богатыря святорусского, исполняющего «налево кругом!»?

Здешнее войско — сплошной консенсус. «А поговорить?» — не только слоган русских алкоголиков, но и норма жизни святорусского воинства.

* * *

Надо было сообразить Боголюбскому какую-то правдоподобную версию. Чтобы он её в совете толкнул. И консенсусно пропихнул. А то он, блин, инноватор средне-средневековый, вводит единоначалие явочным порядком! Кто явился, тому и… и вначаливает. Народ разбегаться начнёт. Вот, даже верные и то… косоротятся.

Вывод? — Брать город скорее. «Победителей не судят».

Правда, их режут и травят. Но от этого есть простые средства: кольчуга на теле и диета на столе.

«Аттракцион с гробом» продолжался.

Факеншит! Как «прилелеять» покойника за тыщу вёрст «меж угорьских иноходцев» они понимают, а как гроб через стену перетащить — нет.

«Неожиданная постановка задачи». Итить их грузоподъёмно!

На стене сплошняком в обе стороны от ворот торчали разнообразные головные уборы. В щель между двускатной крышей над стеной и высоким «заборолом» были видны не только шишаки гридней, но и «колпаки» с «горшками» горожан. Куча штатских, включая попов и баб. Всё это рыдало и плакало, ругалось и проклинало. Потом появилась толпа «раскрашенных». Вятшие. По темпу появления их на стене можно оценить проходимость внутренних переходов в башне. Там, кажется, явился и сам.

«Братец» Ярослав через «забороло» не высовывался — не подставлялся под случайный выстрел. А вот митрополит Константин, с причтом, посохом и такими… висюльками на палках — демонстрировал себя во всей красе.

Мой «продавец трупа» немедленно сдёрнул шапку, пал на колени и принялся креститься. Но на увещевания иерарха ответил сперва сдержанно уклончиво. При повторении и настаивании — уже несдержанно матерно. Вниз полетело несколько камней. Пошёл крик. Сначала ругательный, потом просительный: бабы возчиков-полонян принялись упрашивать власти не делать глупостей.