Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Наконец тронулись. Тепло укутанная Аннушка сидела рядом с Томасом и Натаниэлем, но путникам предстояли новые трудности. Они выехали в декабрьские морозы, однако это было то критическое время, когда выпало еще слишком мало снега, чтобы можно было сменить колеса на полозья – как тогда говорили, санный путь еще не установился. Дороги были изрыты замерзшими колеями. «Даже когда от морозу лед на реках выдерживает езду без всякой опасности, все еще проходит много времени, прежде чем установится хороший санный путь, – писал Томас. – Все наши экипажи были на колесах, и мы должны были ехать медленно, брать большее число лошадей»[306].

Дело осложнялось тем, что они следовали по пятам войск, двигавшихся из Петербурга на юг, чтобы сразиться с Турцией. Солдаты, маршировавшие в сторону Киева, назначенного местом сбора российских частей, запрудили дорогу и по пути забирали на станциях всех почтовых лошадей для перевозки своего багажа и припасов. Тяготы зимнего пути армии не беспокоили императрицу, когда она расхваливала одинокое нападение России на оттоманских «варваров». Вольтеру она писала: «Мои солдаты идут на войну с турками, как на свадьбу»[307].

Застряв позади военного каравана в мороз, с ребенком, которому становилось все хуже, Томас ощутил, что его вновь охватывает тревога:

Меня все больше беспокоила задержка из-за нашей маленькой пациентки, которая начала жаловаться на восьмой день [после прививки] (как это обычно и бывает) и, казалось, немало страдает от жара, предшествующего высыпанию, однако нам поневоле приходилось двигаться и днем, и ночью, без всяких остановок, за исключением необходимых для смены лошадей на нескольких станциях.

У Аннушки появились оспенные пустулы, еще когда путники были в дороге. Это способствовало спаданию жара, но усилило необходимость срочно добраться до Москвы. Несмотря на то что по пути все встречные пытались им помочь, медицинская экспедиция прибыла в древнюю столицу лишь на седьмой день после выезда из Петербурга (и на одиннадцатый день после прививки) рано утром. Получив наконец возможность выбраться из экипажа, то и дело подскакивавшего на ухабах, Димсдейлы и Аннушка устроились в великолепном доме, расположенном рядом с центром города. На следующее утро, стараясь не терять время зря, медики взялись за работу: они испытывали некоторое беспокойство, так как опасались, что могут не уложиться в срок. Они принялись колесить из дома в дом, одну за другой прививая знатные семьи.

К тому времени русская зима вошла в полную силу. Уильям Ричардсон, учитель, служивший в британском посольстве и тоже впервые столкнувшийся с местными свирепыми морозами, был потрясен этими переживаниями: «Холодно! Отчаянно холодно! …Почти постоянно дует северо-восточный ветер. Завывая, он несет холод с нагорий Сибири, вместе с громадными массами снега. …За городом видна лишь бескрайняя белая пустыня, а каждая река смерзлась в почти сплошной кристалл». В пасмурные дни, обнаружил Ричардсон, «завывающие порывы» могут сильно угнетать, зато в ясные дни возникает необычайное ледяное явление, которого он никогда не встречал в Британии: «В самую морозную и солнечную погоду наблюдаются маленькие сияющие иголочки, или спикулы, летящие в небе во все стороны. Похоже, длина каждой составляет около четверти дюйма, толщиною же они не больше тончайшего волоска; они золотисто поблескивают, стремительно летя по густо-лазурному небу, и получается чрезвычайно красивое зрелище»[308].

Суровые морозы имели одно практическое преимущество. Как только устанавливался санный путь и можно было сменить колеса на полозья, по России становилось легче ехать, чем слякотной английской зимой: «Движение саней весьма плавное и приятное. В этой стране их везут лошади, и захватывает дух от той стремительности, с которой они скачут даже по льду. Лошади здесь маленькие, но отменно проворные и красивые; а русские, как правило, отлично умеют с ними управляться».