Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Екатерина, вернувшаяся к своей привычке трудиться до изнеможения (в то время она руководила и затянувшейся войной с Турцией, и продолжающимися внутренними реформами), не всегда отвечала Томасу лично. Барон Черкасов от ее имени поблагодарил доктора за подарок, отправленный вскоре после его возвращения в Англию, – левретку [ «маленькую итальянскую борзую»] по имени Сэр Томас Андерсон. Миниатюрный пес с его выразительной, как бы молящей мордочкой и с вечной потребностью в общении с людьми мгновенно завоевал обожание императрицы и сделался ее постоянным компаньоном. В 1776 г. Томас отправил ей вторую левретку, Леди Андерсон, и вскоре пара произвела на свет потомство. В конце концов собачье семейство необычайно разрослось. Среди 115 ближних и дальних потомков пары была и шаловливая Земира, самая любимая из всех собак Екатерины, спавшая у ее кровати; императрица даже позволяла ей оставлять отпечаток грязной лапы на своих письмах. Портрет государыни, написанный в 1794 г. Владимиром Боровиковским, показывает императрицу прогуливающейся в царскосельском парке; у ее ног – Земира, искательно глядящая на свою хозяйку (впрочем, собачка умерла за девять лет до этого)[371].

Преданность собак хорошо отвечала свойственной Екатерине любви к чужому восхищению, однако государыня оставалась жизнерадостно-несентиментальной в своем повседневном общении с людьми, особенно когда ее мысли были заняты войной. Когда Томас стал страдать от камней в почках, она отправила ему пожелания выздоровления через доктора Джона Роджерса, врача-шотландца, подвизавшегося при русском дворе. Ричардсон, сообщая своему другу последние придворные сплетни и заодно посылая ему в подарок семена сибирской сосны[372], передавал бодрящее замечание государыни: «Когда он [Томас] прослышит о наших успехах и о той изрядной трепке, которую я задала туркам, не сомневаюсь, что он искренне возрадуется и это весьма поспособствует восстановлению его здоровья»[373].

Императрица проявила меньше сочувствия в своем отклике на смерть от оспы французского короля Людовика XV. Большинство жителей Франции, в том числе и королевская фамилия, по-прежнему противились прививке, несмотря на то что эту практику продолжали усердно пропагандировать Вольтер и многие другие его собратья-интеллектуалы. В своей «Энциклопедии» Дидро описал прививки как «замечательнейшее открытие из всех, сделанных медициной для сохранения жизней». В статье «Прививка» предрекалось, что, несмотря на центральную роль, которую прививка играет в культурной войне между суеверием и рассудком, скоро ее примут во Франции: «Давайте же не станем унижать себя неверием в прогресс человеческого разума; он развивается неспешно: невежество, суеверия, предрассудки, фанатизм, отсутствие заботы об общем благе замедлят его движение, и они будут биться с нами на каждом шагу. Но после долгих веков борьбы в конце концов наступит миг нашего торжества»[374].

Французские сторонники прививки вовсю превозносили пример Екатерины. Героическая поэма L'Inoculation («Прививка»), опубликованная в 1773 г. неким аббатом Романом, католическим священником, посвящалась императрице, «чьей отвагой восхищается Европа». Автор живописал ее как еще более храбрую героиню, чем даже венская императрица Мария Терезия из династии Габсбургов, ибо Екатерина самолично подверглась процедуре. Заверив чувствительных читателей, что он не стал употреблять в своих стихах слово «оспа», так как оно слишком волнует душу, поэт вовсю льстил российской правительнице:

Чувствительностию не уступая ей [Марии Терезии],
Отвагою ее превыше,
Себя подвергла мере сей,
Затем на сына своего ее распространила,
Хоть он – единая надежда государства,
Которому конца и края нет.
Бесценный дар! Короне возвращаешь
Людскую убыль, что войной причинена,
И подданные счастливы безмерно:
Обязаны они тебе
Сияньем дня, свободою, а также
Искусствами и мудростью законов[375]

.