Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Как-то раз, когда Омай посещал дом Сэндвича, первого лорда Адмиралтейства и наряду с Бэнксом одного из своих финансовых попечителей на время пребывания в Британии, другой гость скептически отнесся к шахматным талантам Омая. Этого джентльмена уговорили сразиться с островитянином, записал Томас, и он выиграл у «дикаря» три партии кряду. Резким движением отодвинув доску, скептик пожаловался: «Более чем достаточно, что вы сумели выучить это бедное невежественное создание различать фигуры и понимать, как они ходят, это само по себе необычайно. Но я устал играть с ним, вы сами видите, что он совершенно не разбирается в игре». Омай потянул его за рукав и убедил сыграть еще. Юноша уселся за доску и с легкостью выиграл, одну за другой, четыре партии, на протяжении которых зрители злорадно насмехались над его противником. «Так открылось, что Омай играет лучше, – писал Димсдейл. – Он затем поведал сопернику, что проиграл первые партии лишь для того, чтобы выяснить его манеру игры, теперь же он может побеждать его сколько угодно – пока тот желает играть дальше».

Томас изначально не собирался идеализировать Омая и не искал в нем признаков «аристократического благородства» – он просто взял на себя труд как следует познакомиться с человеком, которого защитил от оспы. Во время второго – шестинедельного – пребывания Омая в доме Димсдейлов врач заметил, что гостю трудно дается произношение многих английских согласных и что его довольно-таки «дурацкий смех» настраивает других против него, хотя на самом деле это человек «великой природной любезности и щедрости». Доктор осознал лицемерие, окружающее эксперимент, который проводили над Человеком с Таити, – эксперимент, сами границы которого были очень плохо очерчены: «Меня порядком раздражало, когда от одного я слышал, что его следовало бы обучить сельскому хозяйству, от других – тому или иному ремеслу, притом что они и сами, похоже, едва ли знали хоть что-либо из этого, однако ж ожидали, что бедняге следует в короткое время обучиться самым разным вещам».

Тем не менее Омай был вполне доволен своей жизнью у Димсдейлов. Он часто говорил, что в Англии гораздо лучше, чем у него на родине, и Томас однажды даже спросил, не хотел бы он остаться здесь навсегда. Юноша ответил отрицательно, с горечью объяснив: «На Отахеите у меня родные и друзья, которые меня любят. Там я – кто-то. А здесь я никто».

В июне 1776 г., почти через два года после прибытия в Британию, Омай отплыл в южную часть Тихого океана вместе с третьей экспедицией Кука. В следующем году его доставили на остров Хуахине, находящийся неподалеку от его родного острова. Там спутники по плаванию построили ему дом в европейском стиле, оделив его домашним скотом и птицей, семенами, ружьями, глобусами и другими предметами, ценимыми в Британии, а также довольно случайным набором подарков, в том числе кукольным театром, шарманкой, доспехами (в которые он облачился, прежде чем сойти на берег); кроме того, Бэнкс вручил ему машинку для выработки электричества[392]. Многие критики отмечали, что эта нелепая подборка вызывает тревожные вопросы о недостатках британской культуры и о правомерности притязаний Британской империи на власть над миром.

Поэт Уильям Каупер (Купер) в своей поэме «Задание», написанной в 1785 г., изобразил Омая разрываемым между двумя мирами, жаждущим новостей из растленной Англии. Он восклицал:

О милый наш дикарь! Не от любви к тебе,
А лишь из любопытства иль, быть может,
Тщеславия решили мы увлечь
Тебя из мест родных, чтоб показать
Здесь, на брегах британских, как мы все
С таким искусством злоупотребляем
Дарами Провидения и жизнь
Беспечно расточаем понапрасну.

Кук поплыл дальше (это плавание стало для него роковым), а Омай – живой экран, на который британская элита проецировала собственное высокомерие и собственную неуверенность, – остался среди своего имущества заново выстраивать островную жизнь после пятилетней отлучки. Он так и не сумел вернуть себе земли, похищенные у его семьи на Раиатеа. Позже моряки, бросившие якорь у берегов Хуахине, узнали, что он заболел и в 1780 г. умер, не дожив до 30.

Томас привил императрицу и выполнил личное поручение английского короля, однако в душе он оставался реформатором, а не лейб-медиком. В 1776 г. он выпустил новый трактат – «Размышления о частичных и общих прививках», где выдвигал конкретные предложения, описывавшие, как распространить прививочную практику на бедняков. Он посвятил эту книгу «законодательным органам Великобритании». Благодаря развернутой им кампании он впоследствии снова оказался в центре внимания, но при этом схлестнулся с другими сторонниками системы общественного здравоохранения по поводу того, каков безопасный путь предоставления широкого доступа к прививкам.