Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Пока двух внуков императрицы готовили к прививке, Элизабет пользовалась всяким удобным случаем, чтобы поизучать Петербург. Бродя по Эрмитажу (пристройке, которую Екатерина добавила к Зимнему дворцу: здесь размещалась картинная галерея и ее личные покои), она восторгалась царскими украшениями, усыпанными бриллиантами, и «отменно изысканным портретом императрицы в натуральную величину, в мужском платье – в форме гвардейца». Этот конный портрет кисти Эриксена, заказанный Екатериной вскоре после захвата престола (как элемент кампании по созданию нужного образа), призван был представлять ее «мужские» лидерские качества. Этот символ подкрепила реальность: Россия одержала победу над турками, взяв под контроль Крым и получив выход к Черному морю, и продвинулась на запад, в глубь Польши. Уложенная комиссия, плод амбиций государыни, развалилась, когда внимание правительницы обратилось к военным делам, но за прошедшие годы императрица успела неплохо модернизировать систему управления и администрации на местном уровне по всем своим обширным владениям, управлять которыми было не так-то просто. Вскоре она предприняла усилия по части реформирования образования и издала указ, проясняющий статус и основополагающую роль дворянства. Годы не умерили ее активность: императрица сильнее, чем прежде, стремилась строить и усовершенствовать.

Любознательный взгляд Элизабет подмечал различные примеры проявлений «мягкой силы» государыни. Так, заморская гостья восхищалась попавшей в Петербург невероятной коллекцией произведений искусства, некогда собранной сэром Робертом Уолполом, первым премьер-министром Великобритании: его сын погряз в долгах, и российская императрица приобрела у него дедовскую коллекцию по очень выгодной цене. Состоящая из 6800 томов библиотека Вольтера, давнего корреспондента и обожателя Екатерины (за три года до этого он умер), теперь также полностью размещалась в российской столице; она включала в себя и его статьи о прививках с примечаниями автора на полях. На набережной Невы мастеровые доделывали величественную конную статую Петра Великого, сооружаемую по проекту Фальконе. Изваяние [прославившееся под названием «Медный всадник»] призвано было ясно и недвусмысленно соединить в глазах общественности образ Екатерины с образом ее предшественника-реформатора – основателя города.

Элизабет очаровали экскурсии по дворцам российской столицы, по учреждениям, демонстрирующим либерализм екатерининского правления, таким как Смольный институт благородных девиц – первое в Европе государственное учебное заведение для девочек. Но гостья видела и жестокую подоплеку просвещенного деспотизма Екатерины. «Крестьяне, т. е. большинство подданных, пребывают в состоянии самого жалкого рабства и считаются собственностью дворян и других значительных людей, которым они принадлежат точно так же, как лошади или собаки», – записала Элизабет. Расспросив садовника императрицы о его команде рабочих, она выяснила, что «некоторые из хозяев этих несчастных рабов – люди жестокие, позволяющие им так мало, что те кажутся почти заморенными голодом и не способны по-настоящему работать даже один день». Хозяева диктовали все аспекты жизни своих крепостных работников, отнимали все выращенное или произведенное ими, подбирали для них мужей или жен, взимали с них своего рода налог за детей мужского пола.

В Петербурге чета Димсдейл проводила много времени с Джоном Говардом, британским реформатором тюремной системы, приехавшим в Россию изучать местные тюрьмы и пенитенциарную политику. Он рассказывал, как наблюдал избиение кнутом (разновидностью бича из прочной кожи)[420]. Такая порка, иногда состоявшая из сотен ударов, обычно приводила к смерти. Элизабет записала в дневнике рассказ знакомого{40}, в 1773 г. видевшего невероятно кровавую казнь Емельяна Пугачева, казацкого атамана, провозгласившего себя низложенным императором Петром III и возглавившего народное восстание, которое сопровождалось мощными вспышками насилия. Предводителю бунтовщиков отсекли голову; ее насадили на пику (Екатерина настояла на быстром обезглавливании, вместо того чтобы долго пытать казнимого живьем, как хотела ревущая толпа), после чего Пугачеву, уже мертвому, отрубили кисти рук и ступни; затем их показали собравшимся. Ужасы бунта, огромная скорость его распространения, «слепота, глупость, невежество и предрассудки» ее подданных глубоко потрясли императрицу. Это побудило ее взяться за реорганизацию и укрепление системы местной власти.