"Привлеченная к дознанию..."

— Меньшевики заделались практиками! Послушать Плеханова, так получается, что вся Европа с удивлением взирает на россиян: мол, дел непогожий угол, а они, словно схоласты, тратят время на бесплодные споры о том, сколько ангелов может поместиться на булавочном острие! — Конкордия не отводила глаз от Ильича. — Для Плеханова большевики стали врагами. Он, видите ли, приехал на съезд при плохом здоровье только для того, чтобы встретиться лицом к лицу со своими политическими противниками. Когда-то он был на левом фланге партии, а теперь сидит на левом крыле рядом с Мартовым, покрикивая, что большевики ушли в бланкизм. Сегодняшний Плеханов вступил в полемику с с Плехановым прежних лет...

— Трудная, паки трудная обстановка на съезде, хотя он и проходит в церкви «Братство»! — В карих глазах Ленина вспыхнул лукавый блеск. — Кстати, на съезде нет стенографа. А как бы важно донести до партии суть и смысл наших разногласий.

— Можно предложить товарищу Богдану... — нерешительно заметила Конкордия.

Владимир Ильич подошел к невысокому человеку в черной косоворотке. У Богдана от смущения вспыхнуло лицо. Конкордия знала Богдана по работе в Москве в окружкоме — скромный и славный человек.

— Да я, Владимир Ильич, застенографировал речь Плеханова, — глуховатым голосом ответил он на вопросительный взгляд Ленина. — Только стенограф я невысокого класса — практики нет. Думский стенограф записывает в минуту сто двадцать слов, а я сто.

— Что ж, совсем неплохо! — живо откликнулся Ленин, заложив руки за вырез жилета. — А где изучали стенографию?

— В ярославской тюрьме. Режим там тяжелый. Книг меня лишили сразу, но почему-то вручили самоучитель по стенографии. Вот и штудировал. Только плоховато с практикой, — вновь повторил Богдан, скосив глаза на Горького.

Горький усмехался в усы, внимательно прислушиваясь к разговору. Ленин энергично взмахнул рукой.

— Не беда — практика предстоит богатейшая! Возьмитесь, товарищ Богдан. Записи секретарей из рук вон... Решения и речи опубликуем в России, а если не удастся, так за границей.

— Возьмусь. В лепешку расшибусь, а сделаю! — Богдан бросил на каменные плиты пола шляпу.

Ленин сощурил правый глаз. Горький вынул из кармана кожаный кисет с табаком.

— Ах, какой все же русский славный народец! Я за эти дни словно свежего воздуха наглотался! — с чувством произнес он. — А все же, в чем суть разногласий на съезде?

— В кулуарах ко мне подошел рабочий. Он сидит среди меньшевиков, подошел с тем же вопросом. — В лучистых глазах Ильича запрыгала хитринка. — Видите ли, Алексей Максимович, меньшевики желают заседать в парламенте, а большевики готовят рабочий класс к революции.

— «К революции»... — вслух повторила Конкордия. — В единство с меньшевиками я никогда не верила.

— Что ж, товарищи, за дело! — Ленин первым шагнул в зал.

Конкордия с трудом отыскала дом, в котором остановился Владимир Ильич в Лондоне. Двухэтажный, выкрашенный серой краской, с палисадником, обнесенным низкой металлической оградой.

Шла она неторопливо. После вчерашнего заседания болела голова.

Ночью закончил работу съезд. Председательствовал Ленин. Меньшевики делали все, чтобы сорвать съезд. Одних протестов и заявлений сыпалось великое множество. Только выдержка и самообладание Ленина спасли положение.

В этом водовороте страстей Владимир Ильич один сохранял хладнокровие. Как резко отличался он от Плеханова! Ленин был спокоен, как человек, чувствующий силу. Движения его были точными, слова — уверенными. Ночью после заседания товарищи окружили Ильича. Он отвечал на рукопожатия, смеялся с удивительной непосредственностью: «Да, самый трудный день в моей жизни!»

Конкордия и сейчас удивлялась — двенадцать часов председательствовал Владимир Ильич!

На остроконечной башенке костела пробило девять. Она сверила часы и повернула к серому дому, чтобы проститься с Лениным перед отъездом. Дернула ручку звонка, и на пороге появился Владимир Ильич.

— Здравствуйте, здравствуйте! Прошу в столовую... — Он обернулся к хозяйке, вышедшей на звонок. — Это ко мне, благодарю вас.

— День майский, а туман и дождь, словно в сентябре. — Конкордия сняла дождевик и поставила зонт в угол.

— Да, англичане погодой явно похвастаться не могут! — согласился Владимир Ильич. — Я сегодня трудился с раннего утра. Закончили с товарищем Богданом работу над стенограммой... Кстати, кофе готов.

Кухня, холодная, просторная, сияла белым кафелем. Конкордия осталась наедине с Владимиром Ильичем.

— Значит, опять в Россию? Новизна радует первые, очень недолгие дни, а потом приходит тоска по родине, которую даже работой трудно заглушить. — У глаз Владимира Ильича собрались морщинки. Он погрустнел, задумчиво размешивая ложечкой сахар.

— Хорошо, что закончился съезд. Меньшевики готовы были вцепиться в горло каждому... А все же удалась провести резолюцию!

— Да, хорошо... Сегодня товарищ Богдан меня уморил. — Владимир Ильич рассмеялся. — Тимоновы письмена!

Конкордия, зная способность Владимира Ильича заразительно смеяться, улыбнулась, хотя в глазах ее недоумение.