"Привлеченная к дознанию..."

— Тимоновыми письменами в древности называли стенографию, — заметил Владимир Ильич. — Товарищ Богдан объяснил все, что касается стенографии как древнейшего искусства. Сегодня Богдан показывает мне стенограмму. Читаю: «Разве это не бессильная утка от признания в сторону без признания?» — Ленин с трудом выговорил фразу, сдерживая смех. — «Нет, вы что-то не так записали», — заметил ему. Богдан разволновался и стал утверждать, показывая на свои крючки, что записал точно.

— Утка? — удивленно приподняла брови Конкордия.

— Вот именно утка! Да не простая утка, а «утка признания». Просмотрел свой конспект — ничего подобного. А Богдан горячится, доказывая разницу в знаках. Что могло произойти в тимоновых письменах?

— И что же оказалось?

— «Разве это не бессильная увертка от принципиальности в сторону беспринципности?» — раздельно проговорил Ленин. — Мои стрелы в меньшевиков у товарища Богдана превратились в мирных уток!

Владимир Ильич раскатисто хохотал. У Конкордии от смеха вздрагивала рука. Звенела ложка, ударяясь о чашку.

— Ну и тимоновы письмена!

— Вот именно так я ему и сказал: «Подвели вас, товарищ Богдан, тимоновы письмена!» — Владимир Ильич резко взмахнул рукой, словно обрезал фразу, мечтательно повторил: — В Россию уезжаете...

И вновь в его голосе Конкордия уловила тоску.

— В Россию, туда, где от финских хладных скал до пламенной Колхиды... — шутливо ответила Конкордия. — В общем в Россию, навстречу революции...

— Да, трудным путем идет русская революция. За каждым подъемом — поражение, надругательство самодержавия над народом. За каждым натиском революции — бешеный натиск контрреволюции. И все же силы реакции падают. Разрушаются те иллюзии, которые делали русский народ доверчивым и простодушным! — Ленин говорил медленно, словно раздумывал вслух. — Самодержавие покрыто повязками и бинтами, но оно держится, скрипит, свирепеет. А у меньшевиков либеральная буржуазия...

— Поистине, как говорят мудрецы, кого Юпитер хочет погубить, того лишит разума, — сказала Конкордия. — Разум потеряли меньшевики, все надежды свои связывают с либеральной буржуазией, уверовав в нее, как в союзника.

— Конституция, пожалованная царем, ломаного гроша не стоит, а какие литавры, какие громы победные!.. — Ленин возбужденно забарабанил пальцами по столу. — Либералы рычат на революцию, словно коты, увидавшие жирный кус. А Мартов на съезде требует распустить боевые дружины, забыть о революции!

— Пухленький Дан изрекает истины, для него съезд превратился в «дискуссионный клуб». А Плеханов весь на исторических параллелях, — с раздражением заметили Конкордия. — Плеханов обрадовался аплодисментам меньшевиков, сидевших на «крайне левых скамьях» церкви «Братства».

— Пусть меньшевики будут последовательными. Если они убеждены, что революция закончилась, тогда нечего болтать о ней... Революция переживает трудные времена. Вот почему я придаю такое большое значение работе каждого из нас. — Владимир Ильич мягко посмотрел Конкордии в глаза. — Будьте осторожны на границе. Очевидно, не следует сразу ехать в Луганск, а лучше покружить.

— Хорошо, Владимир Ильич! Итак, в губернию, поближе к рабочим кварталам, поближе к дымящимся трубам! — Конкордия протянула Владимиру Ильичу руку. — Обязательно напишу обо всем сразу же по возвращении.

ЛИТОВСКИЙ ЗАМОК

День выдался пасмурный, хмурый.

В тюремное окно Петербургского дома предварительного заключения пробивался мутноватый рассвет. Конкордия Николаевна накинула выношенный халат. Подошла к окну. Стекло затянула ледяная корочка, и даже всегдашние друзья, голуби, не прилетели сегодня.

Шел десятый месяц заключения Конкордии Николаевны в Литовском замке. Четвертый арест за тридцать три года ее жизни. Тогда, после разговора с Люси, вызвавшего у нее такое сложное и противоречивое чувство, Конкордия Николаевна направилась на Выборгскую сторону. Провела занятия в кружке, написала длинное письмо Аркадию Александровичу, оставшемуся по делам в Харькове, и поздним вечером, усталая, добралась на квартиру. После съезда вернуться ей в Луганск не пришлось. Там ждал приказ об аресте. Она осталась работать в Петербурге, вошла в комитет. Дома ждала радость — телеграмма от мужа о приезде. Конкордия Николаевна побежала к хозяйке, начала приводить в порядок свое немудреное хозяйство. Завтра приедет Аркадий. Поезд приходил в два, и она рассчитывала к этому времени освободиться. В десятом часу заторопилась на Невский. Почему-то запомнились витрины модных магазинов. Решила, что вечерком обязательно завернет в пассаж и купит самое необходимое: коричневый жакет, новую шапочку — все это не так уж дорого, а выглядит вполне прилично.

День показался радостным. Ярко сверкал купол Казанского собора. Легкий снежок посеребрил улицы. В витринах цветочных магазинов красовались корзины белых канн. На темном фоне зеленого мха синели нежные гроздья распустившейся сирени.