Признание конторщика

Одинъ изъ главныхъ результатовъ моей репутаціи за скромную и серьезную наружность заключался въ исполненіи безчисленнаго множества древнихъ завщаній, возложенныхъ на меня умирающими друзьями. Другой бы непремнно подумалъ, что противъ меня сдланъ заговоръ, цлью котораго было обременить меня доказательствами доврія. Запасъ траурныхъ колецъ былъ у меня весьма значительный. Выраженіе «девятнадцать гиней за его труды» звучало для меня знакомыми звуками. Наконецъ я принужденъ былъ заране намекать какому нибудь престарлому и больному рзчику, что обязанности мои въ этомъ род такъ многочисленны, что я едва успваю исполнять ихъ. Но, вопреки всмъ моимъ возраженіямъ, одинъ старый рзчикъ, добрый мой знакомецъ, по имени Которнъ, неотступно просилъ меня быть его душеприкащикомъ. Онъ успокоивалъ меня увреніемъ, что въ помощь мн назначилъ еще одного пріятеля, съ которымъ мы должны были вмст исполнять предназначенныя по духовной обязанности и принять на себя опеку надъ его дочерью Люси. Отказаться не было возможности; къ счастію моему, товарищъ мой, вступивъ въ обязанности опекуна, рдко безпокоилъ меня, разв только когда принуждала къ тому необходимость. Такимъ образомъ, дла наши шли спокойно нсколько лтъ. Дочь покойнаго Которна сдлалась прекрасной двицей девятнадцати лтъ, съ голубыми глазами, блокурыми волосами, струистыми какъ солнечный блескъ на поверхности гладкой воды, колеблемой легкимъ втеркомъ. Во время болзни старика я часто видлъ ее у него въ дом и уже тогда считалъ красавицей. Встрчая ее на лстниц со свчой въ рук, я полагалъ, что свтъ разливался отъ прелестнаго лица ея, и что, поднимаясь по ступенькамъ, она не касалась земля ногами, но плавно летла по воздуху. Чувство моего уваженія къ ней простиралось до крайней степени; я заключаю это изъ того, что рдко ршался говорить съ ней, и мн кажется, что съ перваго раза она уже считала меня за суроваго и холоднаго человка. Наконецъ опекунъ ея умеръ, и хотя я заране зналъ, что при этомъ случа обязанность его перейдетъ ко мн, но, признаюсь, дйствительность поразила меня своею внезапностью. Я едва могъ врить, что съ этого времени Люси должна смотрть на меня какъ на единственнаго своего защитника. Какъ бы то ни было, дла моего товарища въ короткое время приведены были въ порядокъ, и Люси перехала жить въ старинный нашъ домъ.

Люси очень скоро позабыла первую свою антипатію ко мн, и мы сдлались добрыми друзьями. Я выводилъ ее по старому дому, показалъ ей библіотеку, картины и вообще все, что было пріятнаго и любопытнаго. Позади дома находился садикъ, въ которомъ Люси въ хорошую погоду любила сидть за своей работой. Правда, садикъ этотъ былъ очень не великъ, но все же садикъ, и въ добавокъ еще среди самого Лондона. Въ немъ находилось множество кустарниковъ, два или три огромныхъ дерева, и, въ добавокъ, на гладкой лужайк построена была сельская бесдка. Хотя зелень въ немъ, вообще можно сказать, была не завидная, но зато задній фасадъ дома имлъ довольно живописный видъ. Нижняя половина его покрывалась листьями смоковницы, втви которой прибиты были къ стн гвоздиками, а полуразвалившіяся ступеньки охранялись по обимъ сторонамъ огромными кустами алоэ, посаженными въ зеленыхъ кадкахъ. Это было любимое мсто Люси. По утрамъ она тутъ работала или читала, а передъ обдомъ учила двухъ маленькихъ племянницъ нашей ключницы читать и писать. Иногда, по вечерамъ, я бралъ изъ библіотеки какую нибудь старинную книгу, читалъ ей вслухъ и иногда заставлялъ ее смяться. Мн помнится, что одинъ переводъ испанскаго романа in-folio, напечатанный въ XVII столтіи, чрезвычайно забавлялъ ее. Самый переводъ составлялъ половину книги, а другая половина заключалась въ предисловіяхъ. Такъ, напримръ, тутъ находились: «Апологія переводчика за свой трудъ», «Наставленіе, намъ должно понимать эту книгу», «Обращеніе жъ ученому читателю», другое — «Къ благоразумному и благовоспитанному читателю», третье — «Къ простонародному читателю», и такъ дале; наконецъ передъ самымъ переводомъ испанскаго романа помщено было множество англійскихъ и латинскихъ стиховъ, въ похвалу книги и переводчику, вышедшихъ изъ подъ пера знаменитыхъ поэтовъ того времени.

По воскресеньямъ мы сидли въ церкви на одной скамейк. Наблюдая, съ какимъ усердіемъ молилась Люси, я часто забывалъ читать свои молитвы. Мн казалось, что только одна Люси умла произносить надлежащимъ образомъ слова христіянской любви. Мн досадно было слушать, какъ старый надсмотрщикъ нашего прихода, котораго я тогда считалъ за человка дурной нравственности, повторялъ тже самыя слова хриплымъ своимъ голосомъ; мн кажется, я готовъ былъ просить его читать про себя.